Если не сегодня, то завтра
Шрифт:
Ударил меня.
Тогда я еще не особо понимал, что произошло, но стоило мне немного прийти в себя, как я все осознал. Это осознание ощущалось как озарение, нежели что-то другое. Озарение, которое не всем дано понять. Оно протекло по всему телу и вернулось. Я наконец понял, что Этот Человек не любит меня, что я одинок. Единственный близкий мне человек ударил меня. Когда ты любишь человека, то не будешь его бить, а Он ударил. Когда ты любишь человека, то не будешь убегать и оставлять своего сына на произвол судьбы, а мама бросила. Испытывал ли я злость или ненависть?
– Ну, что же ты молчишь? – подначивал меня Он. – Скажи хоть что-нибудь. Этого действительно больше не повториться. Да, я был дураком, но теперь я все осознал…
Он говорил о пустоте в пустоту. Осознал Он. Да ничего Он не осознал. Его внезапный приступ заботы и раскаяния вызван лишь страхом. Если бы я пришел на следующий день в школу в таком виде, то учителя бы сразу заподозрили что-то неладное. Начались бы вопросы, за вопросами последовали разборки и т.д. Вот что Он действительно осознавал.
– Мальчик мой. – Он положил тяжелую руку мне на голову. От внезапной волны отвращения я сразу же вздрогнул, отчего Он поспешно убрал руку. – Ну не сможешь же ты вечно дуться на меня. Прости же меня наконец.
Мерзость.
Все это время я смотрел на потолок. Он был жалким и унылым, как человек, который сидел напротив моей кровати. Паутина, поселившаяся в углах, треснувшая краска, покрывавшая всю поверхность. Хорошо, что сейчас темно, не видно его настоящего жалкого вида. И я уже давно не про потолок.
– Тебе придется пару неделек побыть дома. Я завтра позвоню в школу и предупрежу об этом, не волнуйся.
Он сказал с таким тоном, будто бы это то, что действительно должно меня волновать. Боже, какой подлиза. Он считает, что я ничего не понимаю. Я ребенок, я глуп, я беспомощен.
– Завтра я куплю чего-нибудь сладкого. Что бы ты хотел?
С этого дня я ненавижу сладкое.
– Значит, в молчанки будем играть, – раздраженно проговорил Он. – Ну ладно. Не видать тебе сладкого.
Я мысленно хмыкнул, Он пытался меня наказать.
С неимоверным усилием мне получилось повернуться на бок. Все тело скрипело, будто я пытался покрутить старые шестеренки. Я уперся носом в стену, закрыл глаза. Голова заболела сильнее.
Мне было одиннадцать. Мой папа ударил меня в первый и последний раз, но презрение в его глазах настолько въелось в память, что изменило мое отношение к Этому Человеку навсегда. Иногда всего один поступок может решить всю твою дальнейшую судьбу. Сколько бы Он не старался, я так и не смог его простить.
Домашнее задание я так и не доделал, хотя это уже не имело смысла, ведь в школу я пошел лишь через месяц. Издевательства продолжились.
Глава 5
Смесь одиночества и мыслей
Сегодня было какое-то важное мероприятие на работе у родителей, куда они хотели затащить и меня, но в конечном итоге я пожелала остаться дома. Родители не удивились такому заявлению, так как всегда знали, что я не была любителем подобных сборищ, даже если и продолжали безрезультатно
– Жаль, конечно, что ты не хочешь идти, но заставлять тебя тоже не стоит, – вздохнул папа, стоя в прихожей.
– Милый, не драматизируй, – упрекнула его мама и поправила воротник папиного пальто. – Такие встречи все равно не подходят для детей, там всегда та-а-ак скучно. Но делать нечего, кто-то из нас должен там появиться.
– Да, дорогая. Я думаю, ты права. Ну все, дочурка, мы пошли.
Меня поцеловали в обе щеки. Входная дверь захлопнулась, послышались удаляющиеся шаги. Я позволила себе расслабить лицо и снять притворную улыбку.
Дома было непривычно тихо. Я лежала на кровати и смотрела в потолок. Сегодня он был слишком белоснежным и безжалостно давил на глаза. Мысли в голове метались, вертелись, а иногда ухитрялись врезаться в череп. Казалось, голова надувалась, чтобы взорваться в любой момент.
Я потерла запястье. Синяк вылез на следующий день: обвил руку как змей и не собирался исчезать. Я старательно скрывала синие следы тональным кремом, ходила дома в кофте, но ощущение тонких пальцев, сжимающих руку, никак не покидало меня. Том всегда был добрым и обходительным с людьми, приступы агрессии были просто не позволительны для него. А сейчас… Я даже не знала, как правильно повести себя теперь. Даже если его так сильно задевали разговоры об Арчи, можно было просто сказать об этом, а не набрасываться на меня.
Может, это была ревность?.. Нет, слишком глупо и самонадеянно так думать.
Я попыталась вспомнить все детали, которые могла ненароком упустить. Картинки всплывали перед глазами, мельтешили туда-сюда, не давая сосредоточиться. Было нелегко, но я заставила себя вспомнить неприятный инцидент во всех подробностях. И мозаика сложилась. Взгляд Тома. В тот момент, когда Том понял, что я пришла только ради Арчи, он сразу же изменился. В его глазах проскочило что-то такое, чего я раньше не замечала. Злость… Нет, не то, скорее, презрение. Но этот взгляд не был обращен ко мне, он был направлен в пустоту, сквозь меня. Будто бы Том пытался создать в своей голове ненавистный ему образ. Том конкретно не переваривал Арчи. Именно поэтому он вскипал от всего, что касалось нелюдимого парня. Но почему? Почему Том так относился к Арчи? Конечно, Арчи не подарок, взрывается из-за всякой чепухи, исчезает непонятно куда и появляется непонятно откуда. Но невозможно ненавидеть человека просто за то, что он существует. Ненависть не берется из пустоты, она возникает на руинах того, о чем не хотелось бы думать. Должна быть какая-то причина.
Почему все так сложно?
Когда я упомянула Тома при Арчи, тот лишь ухмыльнулся. Значит, это была не какая-нибудь вечная борьба между Монтекки и Капулетти. Было что-то такое, что волновало лишь только одного Тома. А если дело в самом Арчи? Что-то настолько не нравилось Тому в нем, что тот в свою очередь питал к нему нескрываемое презрение. Но что же так не нравилось Тому?
А следует ли мне вообще лезть во все это? Вдруг я узнаю то, что совершенно не хочу знать. А если, допустим, меня заставят выбирать чью-либо сторону, что я буду делать? Захочу ли я вообще кого-то выбирать? И надо ли мне думать о такой вещи, как «выбор»?