Если Небо Упадет

Дьюал Эшли

— Мира, — обернувшись, говорит парень, — расслабься. Все в порядке. Это не опасно. Костя будет ехать медленно, слышишь? Я рядом.

— Ты же вроде ценишь жизнь, тогда зачем такое вытворяешь?

— Мы ничего не вытворяем. Закрой глаза и просто наслаждайся, хорошо? Тебе понравится. Обещаю.

— Но…

Дима смиряет меня взглядом, и я послушно замолкаю. Зажмуриваюсь. Ветер откидывает назад мои короткие волосы, крыша нагревается от моего тела, и неожиданно для себя я вновь думаю о полете. Это должно успокоить, помочь восстановить дыхание. Вспоминаю десятки бумажных самолетиков, падающих на меня с неба, и представляю, что я одна

из них. Лечу, сталкиваюсь со стеной, врезаюсь в порывы ветра. Меня шатает, прокручивает, подкидывает вверх и тянет вниз, но мне приятно, потому что мой полет — мое самое сокровенное желание. Иногда мне кажется, что я вот-вот коснусь земли, и на этом все закончится, но нет. Внезапные воздушные руки поднимают меня к небу и опять отпускают на свободу, растягивая и продлевая моменты перед смертью.

Медленно ослабляю хватку и выпускаю футболку Димы из пальцев. Набравшись храбрости, переворачиваюсь на спину и раскрываю глаза. Надо мной небо. Как всегда беззвездное. Черное, высокое. Ветер свистит в ушах, огни смазанными линиями проносятся с обеих от меня сторон, и я улыбаюсь, пробуя на вкус не приевшееся желание умереть, а новое желание прочувствовать все, что только можно каждым сантиметром моего тела. Ощутить воздух, невесомость, запах скошенной травы. Я думаю: в том и состоит жизнь — в мелочах. В мгновениях. Я не вспомню, как шла по улице, но вспомню, как улыбалась, рассматривая небо. И мне хорошо. Так хорошо, что я забываю о сомнениях и страхе. Я просто парю над асфальтом, касаюсь плечом плеча парня, и неожиданно чувствую, что он сжимает мою ладонь. Этот момент я также запомню. Как один из самых счастливых.

— Ты мне дорог, — шепчу я и смотрю на Диму. Он тоже на меня смотрит. Его волосы волнами развиваются от ветра, футболка парит, наверняка, щекочет тело. Парень крепче сжимает мою руку и отвечает:

— Ты мне тоже.

В голове звучит песня девяносто третьего года Рэйчел Портман — Никогда не отпускай меня, под которую родители каждый раз танцевали в зале на годовщину свадьбы, сжимая друг друга в объятиях, опираясь друг на друга телами. Я смотрела на них и думала: что же может так притягивать людей, что может сделать их такими зависимыми, безвольными. Теперь я знаю. Ответ в его глазах — необычных и особенных. В моих глазах — светящихся, ищущих спасения. Дима криво улыбается, я тоже улыбаюсь. Думаю, не зря люди привязывают себя к какому-то определенному человеку. Он помогает находить свет тогда, когда совсем темно. Как, например, сегодня.

Автобус тормозит, водитель пару раз сигналит. Наверно, это знак, потому что Дима вздыхает и приподнимается:

— Наша остановка.

Мы осторожно спускаемся, благодарим парня, кажется, Костю. Он уезжает, я осматриваюсь и понимаю, что стою перед зданием городской филармонии, напичканным различными цветными подсветками, плакатами, надписями. Недоуменно вскидываю брови и поворачиваюсь к Диме:

— Мы идем на концерт?

— Объясню внутри.

Вместо того чтобы пройти через главный вход, парень ведет меня к очередной лестнице. Хочу спросить, к чему такие испытания, но не решаюсь — наверно во всех его поступках есть смысл. Проходим за здание, поднимаемся на третий этаж. Там Дима открывает квадратное, широкое окно, пропускает меня вперед и предупреждает:

— Смотри под ноги.

— Разве это законно?

— Не волнуйся. Нам никто ничего не скажет.

Убедительно. Отчасти.

Пролезаю через раму. Оказываюсь в маленькой,

пыльной комнате. Кажется, тут хранят ненужные инструменты. Осматриваюсь, обхватываю себя руками за талию и морщусь: что мы здесь забыли?

Дима прыгает следом, выпрямляется и уверенно двигается к двери.

— Знаешь, куда идти?

— Конечно. Раньше я часто проводил тут время.

— В этой комнате?

— В филармонии. Пойдем. — Парень берет меня за руку. — Сейчас ты все поймешь.

Следую за ним. Проходим через длинные, широкие коридоры, освещаемые тусклыми, настенными лампочками. Сначала мне кажется, что в здании пусто, но затем я слышу музыку, тихую, приглушенную. Удивленно вскидываю брови и с интересом бегу дальше.

Через несколько минут, парень останавливается, открывает массивную, деревянную дверь, отделанную золотыми лепестками роз, и пропускает меня вперед. Это проход на балкон, в зал. Под нами портер, там расположилась небольшая горстка людей в черной одежде. На сцене играет оркестр. Мелодия грустная, драматичная, но очень красивая. Я завороженно придвигаюсь к краю, опираюсь о перила и шепчу:

— Как здесь удивительно.

Сводчатые, бронзовые потолки, огромные люстры. Толстый, багровый занавес, покрытый золотыми узорами. Я думаю, что никогда не видела ничего подобного, но наверно я ошибаюсь.

— Все-таки привел меня на концерт, да? — Улыбаюсь, но, обернувшись, понимаю, что лицо Димы ужасно бледное. Парень стискивает зубы, неуверенно подходит к перилам. — Что с тобой? — Он не отвечает. Опускает взгляд вниз, на гостей и горбится еще больше, словно на него упал целый потолок. — Дима?

— Видишь тех мужчину с женщиной, на первом ряду? — Киваю. — Это мои родители. — Хочу спросить, что они здесь делают, но не успеваю: парень продолжает недовольным голосом, — мама опять напялила это платье, господи. Зачем? Я же просил ее. Похороны прошли.

Он покачивает головой, сжимает пальцами перила так сильно, что они бледнеют, и я догадываюсь: речь идет о смерти его сестры.

— Она играла на фортепиано, — словно прочитав мои мысли, говорит Дима. — Занималась музыкой, в оркестре. Нам сказали, ребята хотят устроить вечер памяти в ее честь, как приятно, да? Только данный жест не залечивает раны, а наоборот — раскрывает их. Я просил родителей отказаться, говорил, что это только напомнит о боли, но они не услышали меня. Как всегда.

Дима валится в кресло. Смотрит куда-то вперед.

— Эй, — я сажусь рядом. — Просто родители не такие же сильные, как ты.

— Мира. Я солгал тебе.

— В смысле?

— Я не смирился. Ни на секунду. Все, что я делаю — это отголоски, последствия. Ради моей сестры.

— Причем тут твои отголоски? Поверь, то, что ты не пытался вскрыть себе вены — это уже огромное достижение, — мне хотелось пошутить, но вышло как-то грустно. Дима даже не повел бровью. — Слушай, ты отлично держишься.

— Я с ума схожу. Не контролирую себя. Пытаюсь всем помочь, хочу хоть как-то оправдать свое поведение.

— Какое поведение? — Парень переводит на меня взгляд, и я пугаюсь. Эмоция в его глазах настолько сильно шокирует меня, что я даже замираю. Там гнев. — Ты чего?

— Извини, — чеканит парень и резко встает. — Я не должен был.

— Не должен был что?

— Приводить тебя. Это личное, но мне показалось, что ты сможешь меня понять, принять таким, какой я есть. Я ошибся.

— Мне ясны твои чувства. Я каждый день испытываю то же самое.