Если остаться жить
Шрифт:
Ире было все понятно.
— А ты хорошеешь, — сказал Сергей.
— Возможно.
Ире вдруг захотелось рассказать Сергею про Илью Львовича и Галину. Ведь Сергей жил у них в доме. Он знает Илью Львовича и Инну Семеновну, а главное — знает Галину. И что можно от нее ожидать.
Но Сергею говорить нельзя. Это Ира знала точно. Сергей истерик. Сергей пойдет к Галине и начнет с ней разговаривать. И только все напортит. А если и не пойдет к Галине, то будет пить и изводить Иру. Нет, Сергею говорит нельзя. Сергей как комок, как сгусток крови, или мяса, или нервов. Ира не знает чего, только знает: Сергея лучше не
Нет, на Сергея опереться нельзя.
А вот на Иру можно. На больную Иру, которая и думать-то как следует не может и сообразить-то ей все трудно. Но на нее можно опереться. И Сергей опирается, хотя и не подозревает этого.
Трудно Ире с людьми, которые не знали Иру здоровой. Те, которые знали, с теми легче. Потому что стоит Ире чуть-чуть «воскреснуть» и принять — или притвориться, что приняла, — тот облик, который у нее был когда-то, как те, которые ее знали когда-то, сразу же впадают в прежний тон, словно Ира никогда и не болела и не прошло столько ужасных лет.
А вот этим, вроде Сергея, которые ее узнали больной, — надо еще доказывать, что Ира человек или хотя бы подобие человека.
Сергей не воспринимает Иру всерьез. А в то же время он ощущает в ней что-то сильное. В общем, Сергей запутался. Ради кого он связался с Симой? Ради Симы? А может быть, ради Иры? Чтобы посмотреть, как она отреагирует на его предстоящую женитьбу? Ему хочется еще раз Иру проверить? Он ведь должен докопаться наконец до истины!
Сергей до предела напряжен. Ира это чувствует.
Ира подходит к Сергею и целует его. Просто целует.
— Иди ты… — Сергей отскакивает. Он выдал себя.
Ира увидела это по всему: по лицу, по голосу, по тому, как отскочил. Сергей выдал себя с головой.
Сергей на такое не надеялся. Он злился на нее. Он был оскорблен ею. Ее отказом. Тогда, когда она дала ему пощечину. Значит, он тогда ничего не понял. И все принял за чистую монету. А вот Ира все понимает про него. Все. А главное, что еще немножко — и Сергей, утолив свое самолюбие, спокойно уйдет. И спокойно женится на этой Симе, которая конечно же ему нравится. А больше всего ему нравится то, что он поднимает человека. Он хотел поднять Иру, но для Иры у него оказалась жила тонка.
— Ты знаешь, — сказал Сергей, усевшись в кресло. — Я много думал о нас с тобой… Я тебя люблю. — Сергей помолчал. — Но вот если бы мы с тобой познакомились не через твою маму… а просто, как люди знакомятся. Как я с Симой… А так у нас ничего не выйдет.
Ира по-актерски грустно опускает голову.
Сергей продолжает, и в голосе его Ира чувствует вперемежку: доброту, и нежность, и счастливую успокоенность.
— В каждом доме сотни людей. И все они живут нормально. У них дети, семьи. А ни ты, ни я — мы не такие. И ни у тебя, ни у меня никогда ничего нормального в жизни не будет.
Ира понимает, Сергей говорит это, чтобы она не очень переживала, что он женится на Симе.
Ира закрыла за Сергеем дверь и вернулась в кухню. Солнечные лучи лежали на столе. Оставалось только на тот же стол положить бумагу и писать.
Надо научиться писать в любом состоянии. Ведь у Иры срок!
Вчерне Ира уже наконец написала очерк. Теперь нужно заполнить пропущенные и приблизительные места.
Про Зину и про банк Ира все написала, а вот про Валю…
Ира сняла трубку.
— Валя! С вами говорит журналистка Морозова. Я звоню по делу. Я написала очерк, он, видите ли, не только о вашей сестре… Мне нужно с вами встретиться, чтобы кое-что уточнить. Вы бы не могли приехать?
Пауза. Валя молчит. Это тоже уже описано в очерке. Его манера говорить с паузами, которые, кажется, никогда не кончатся. Но вот время паузы кончилось.
— Когда? — спрашивает Валя.
— Когда вам удобно. Мне надо поскорее закончить очерк, поэтому, если вы можете, то сегодня.
Опять пауза.
— Адрес? — спрашивает Валя.
Валя приехал вечером. Раздевшись, он почему-то принялся осматривать квартиру.
— Здесь у вас что?
— Ванная.
— А здесь?
— Папина комната.
— Там кто-нибудь есть?
— Нет.
Валя приоткрыл дверь и заглянул.
Валя словно забыл, зачем позвала его Ира. Он буквально обшаривал квартиру.
Наконец Ире удалось усадить Валю на стул и напомнить ему цель прихода. Валя отвечал послушно. Сказал год рождения, место работы, название проекта, над которым сейчас работал, но все это как-то между прочим, поспешно и даже почти без пауз или с совсем крохотными, в одну десятую долю минуты. Ира видела, что его совершенно не интересует то, о чем они говорят. Однако Валя совсем не казался безразличным или незаинтересованным во встрече, напротив, Ира чувствовала, что он чем-то взволнован, даже обеспокоен.
Наконец кончились Ирины вопросы, и тут Валя без перехода, словно только этого и ждал, попросил Иру дать ему что-нибудь почитать свое.
— Вы обещали мне дать свои рассказы о любви, — сказал Валя.
Ира достала папку, где были сложены короткие рассказы. Одну за другой она перекладывала странички. Здесь были рассказы и о любви, но ни один не годился для такого случая.
— Про любовь ничего нет, — сказала Ира. — Хотя…
Ире вдруг пришло в голову дать Вале прочитать короткий рассказ про бабочек. Ведь там тоже про любовь.
Валя читал медленно. Ира видела, как, прочитав страницу, Валя, вместо того чтобы перевернуть ее, начинал читать ту же страницу сначала.
«На первой странице ничего нет про любовь, — вспоминала Ира. — Все на второй, а он никак не может уйти от первой».
Неожиданно Валя начал читать вслух:
— «Бабочка села на цветок, и цветок наклонился. Бабочка качнулась вместе с цветком влево, потом вправо. Бабочка качается на цветке, как на качелях».
Ира не любила, когда ее рассказы читали вслух. Ей не нравилось даже, когда ее читали актеры по радио. Ее корежили интонации, ударения. Инну Семеновну она учила читать без выражения, монотонно. Тогда Ире казалось, что все хорошо, ритм не нарушается. Но Валя читал монотонно. Ведь вся его манера говорить была такой. «Ничего, — подумала Ира, — пусть читает. Выдержу. Но только для чего он это делает? Нравится ему — от этого читает или, наоборот, — издевается?»