Если судьба выбирает нас…
Шрифт:
Что там происходит – неизвестно. Да и спросить не у кого: не будешь же названивать в штаб гарнизона, а то и округа, дабы ознакомиться с оперативной обстановкой.
Редкая перестрелка постепенно перемещалась в район Тишинки – это означало, что попытки прорваться с Пресни напрямую пока прекратились.
Вопрос был в том – надолго ли? Меня откровенно угнетала неопределенность нашего положения. Застава – обоюдная ловушка. С одной стороны, мы блокируем вероятное направление прорыва и контролируем выходы на Садовое кольцо, с другой –
А что от этого самого противника можно ожидать?
Да чего угодно!
Опять вспыхнула ожесточенная перестрелка в районе вокзала – затарахтел пулемет, грохнуло несколько гранатных разрывов.
Мимо нас по Большой Садовой в сторону Кудринской, нахлестывая коня, пронесся извозчик в роскошных кованых санках. Сидевший на ковровом диванчике офицер прокричал нам что-то на ходу, но смысл сказанного им утонул в звуках беспорядочной стрельбы.
Сейчас я начну ругаться! Матом!
Потому что ни хрена не понимаю, хотя очень хочется!
Время тянулось бесконечно…
Стрельба опять стала смещаться от вокзала в сторону Пресни. Пулемет смолк, но только для того, чтобы передать эстафету своему собрату на Кудринской площади.
Правда, ненадолго – в этот раз все обошлось несколькими короткими очередями.
И вновь затишье…
То есть, конечно, затишье-то весьма условное: в других районах города перестрелка не утихала. Стреляли в Сокольниках и в районе Мещанской, и дальше на восток со стороны Яузы, и на юге – в Замоскворечье. С севера до сих пор раздавались редкие орудийные выстрелы, приглушенные большим расстоянием.
Странно, что на нас пока никто не вышел. Теперь мне абсолютно понятно, что основными направлениями выдвижения восставших были Александровский вокзал и выход с Пресни через Кудринскую площадь.
Хотя возможно, что пройти пытались и через Горбатый мост и Большой Девятинский переулок – на звук определиться сложно.
Каким будет следующий ход?
Скорее всего, пойдут через Тишинку и по Владимиро-Долгоруковской прямо на нас, потому что все остальные выходы им перекрыли. А вот как и когда бунтующие сюда доберутся – это уже другой вопрос. На Тишинской площади есть полицейский участок, так что сначала воевать будут с ними, а уж потом и за нас возьмутся…
Порассуждав сам с собой на военно-тактические темы, я немного успокоился. Так что когда перестрелка возобновилась, а затем и переросла в полноценный бой как раз на том направлении, волнение прошло абсолютно. Определенность – это большое подспорье в любом деле.
Теперь я был полностью сосредоточен и готов защищать пусть и не «царский режим», а общественный порядок и свою семью!
Боевые действия на Тишинке тем временем продолжались – трещали винтовки, короткими очередями тарахтел неопознанный мною по звуку пулемет. Потом грохнул взрыв, и пулемет замолчал…
Черт! Это плохо… Это очень
Перестрелка не унималась, но следом за первым взрывом последовал второй, и бой стал стихать, разбившись на отдельные выстрелы, а на фоне зарева горящих товарных складов появилось зарево нового пожара.
Если я не ошибаюсь, то это – полицейский участок 2-й Пресненской части…
8
По Владимиро-Долгоруковской улице бежал человек – расплывчатая тень на фоне белого снега. Бежал, неловко вскидывая ноги, оскальзываясь и местами проваливаясь в наметенные за ночь снежные волны.
Солдаты на баррикаде изготовились к бою. В темную фигуру нацелилась дюжина карабинов и длинный ствол пулемета.
Человек выскочил на перекресток и, лишь в последний момент разглядев в предрассветной зимней мгле наше «кратковременное» укрепление, резко затормозил и, потешно взмахнув руками, свалился в сугроб.
– Стой! Хто идет! – зычно гаркнул унтер-офицер Бахтин.
– Городовой я… Званцев… – испуганно отозвался пришелец, принимая сидячее положение.
Я вопросительно посмотрел на Ивана Силантьевича.
– Осип! Ты, штоль? – окликнул бегуна старый полицейский.
– Я, Иван Силантьич!!! – обрадованно заорал тот.
– Побожись!
– Святой истинный крест! – Городовой, сидя на снегу, перекрестился.
– Ну раз так… Подь сюды да рассказывай, чего носишься как оглашенный!
– За подмогой я… – отозвался Званцев, подходя к баррикаде. – Бунтовщики участок запалили… Сперва бонбой взорвали, а потом, стало быть, запалили. Пристав с робятами да жандармские тама стреляются ешшо… А меня вот, вишь, за подмогой послали!
– Да ты не мельтеши, ты толком говори! – оборвал я городового.
– Дык я и говорю… – Мужик как-то затравленно глянул на меня и, переведя глаза на Ивана Силантьевича, сипло проговорил: – Ероху Гвоздева убило… И Тимоху Ермоленко тож…
По словам Званцева, к возможным неприятностям сумели подготовить только сам полицейский участок на Тишинской площади. То есть улицы не перекрывались. Сложно сказать, в чем была причина такой недальновидности – в отсутствии необходимого опыта у пристава или по простой безалаберности…
Присланное усиление в виде десятка жандармов с ручным пулеметом «Шоша» на обороноспособность повлияло не сильно. Дом, в котором располагался участок, выходил на площадь углом, будучи зажат между Трындинским и Малым Тишинским переулками и не позволял контролировать подходы со стороны Пресни, будучи развернут в сторону Садового кольца.
Полицейские и жандармы с крыши наблюдали, как часть толпы пошла вдоль железнодорожных путей по Грузинскому валу в сторону площади Тверской заставы и к Александровскому вокзалу. По пути к бунтовщикам присоединились рабочие железнодорожных мастерских.