Если так рассуждать... (сборник)
Шрифт:
И Александр объяснил. В его устах это выглядело примерно так.
Переселенцы, прибывшие с Земли в конце прошлого века, хотели только одного: покоя. Не знаю, что уж так не понравилось им на родине, влияния каких идей они опасались, только планету Большие Глухари закрыли для посещений.
Переселенцам хватало своих проблем. Полузадушенные лесами поселки постепенно набирали силу. Рядом с месторождением железной руды возник первый город, названный гордо Центром. Леса выжигались, на освобожденных площадях появлялось земледелие. Промышленность постепенно окрепла настолько, что могла
Примерно в это время в районе поселка № 3 (позднее переименованного в город) начались странные вещи. Об их сути Кун отозвался весьма туманно, заметив лишь, что весь фокус в локальном нарушении причинно-следственных связей. Но с той поры жизнь на планете начала заметно меняться.
Прежде всего это коснулось промышленности. Одно за другим предприятия переводились на выпуск бумаги. Спешно возводились громадные склады, заполнявшиеся миллионами рулонов. Они разрастались столь же быстро, как таяли леса. В конце концов на планете не осталось ни единого деревца. Тогда начали искать способы делать бумагу из угля, нефти, торфа…
Движение за 100-процентную экономию возникло как раз в этот период. Застрельщиком его стал Андрэ Новик, член Большого планетного совета, а позднее основатель и первый глава Центрального отдела Главного эконома. Основная его мысль заключается в том, что раз производство далее развиваться не может, надо неуклонно сокращать потребление. Это возможно только путем экономии. Идеальная, 100-процентная экономия будет достигнута при нулевом потреблении…
Тут я не выдержал и вмешался в плавный рассказ Куна.
— Позвольте, как это так — нулевое потребление? Абсурд! А людей куда?
— Экономия коснулась и людей. Кстати, вы обратили внимание? Я, один из сэкономленных, — и об этом знает весь город! — спокойно иду по улице и никакая полиция меня не трогает. А ведь они обязаны проследить за исполнением.
— А правда, почему так?
— Да потому, что меня нет, — Кун усмехнулся и помахал рукой постовому. Постовой не дрогнул ни единым мускулом. — Меня не существует на этом свете. У меня нет жилья, и я вынужден жить за городом. На меня не выделяется довольствие, нет работы, нет денег, документов — ничего, ничего нет! Кого он схватит, этот постовой, — человек, о котором стоит запись в Отчете как о сэкономленном? Но ведь Александра Куна не существует!
— Тьфу ты, — сказал я. — Ну и порядочки у вас. А ваш Главный эконом, по-моему, просто людоед.
— Между прочим, именно по его инициативе началась кампания по борьбе с семечками…
— Да-да, расскажите, пожалуйста! Нашли с чем бороться. Взялись бы за наркотики, за алкоголь, в конце концов…
— Наркотические растения у нас на планете не произрастают, — пожал плечами Кун. — Алкоголь традиционно почти не употребляется. Да и дело-то, собственно, не в этом. Главное, чтобы не застаивались люди. Крутились, как белка в колесе! Дисциплина, понимаете? Дисциплина и порядок. Вам, землянам, этого не постичь…
— Где уж нам, — съехидничал я. — Мы семечки лузгаем, работоспособность снижаем, стремимся посидеть…
Мы подошли ко входу
— Ступайте в Главэкономупр, — посоветовал Александр на прощанье. — Ваши новые друзья, — он с усмешкой покосился на Уинстона, стоявшего рядом, — помогут вам в этом. Желаю успеха. А мне пора в «нору».
Кун сворачивал за угол, когда я, осененный внезапной идеей, крикнул ему вдогонку:
— Послушайте, а сколько вас? Мне хочется помочь!
— Я один, — ответил Александр. — Техническая ошибка. Где-то что-то не сработало. Счастливая случайность, не более. Одновременно с записью в Отчете человек исчезает бесследно.
Он скрылся за поворотом, а я остался один на один со своими невеселыми мыслями.
Однако собраться с мыслями толком не удалось. Дела нахлынули разом и не оставили времени для рассуждений о горькой доле, несправедливости жизни и о прочих возвышенных и печальных вещах.
Я давно подметил: чуть только углубишься в какую-нибудь важную проблему, начинается суета. Особенно это заметно на работе. Стоит десять минут поразмышлять в уединении о философии или о футболе, тут же прибегает завлаб с вопросом, чем это я, черт подери, занимаюсь, когда весь коллектив второй час не может, черт подери, затащить на этаж новый полуторатонный сейф! Приходится срываться с места и до конца дня топтаться вокруг стальной громадины с криками: «Заводи краем! На себя принимай! Бойся, падает!..» Согласитесь, неприятно вместо полезных раздумий над философскими вопросами орать: «Бойся!». Не знаю как кого, а меня это угнетает.
Тяжелый осадок после разговора с Куном развеялся мигом. Мне просто стало не до того. Планета Большие Глухари, быть может, и не является идеальной в смысле порядка, но скучать тут не приходится, это уж точно.
Для начала из-за угла, за которым исчез мой бедный друг, появился неизвестный мне гражданин в кепке. Я понимаю, что ношение кепки, равно любого другого головного убора, — не повод для скандала. Но дело было совсем, совсем в другом…
Гражданин щелкал семечки.
Он шел по тротуару свободно и раскованно, независимо поглядывал по сторонам, временами притормаживая перед урнами, чтобы избавиться от шелухи. Короче, он держался так, словно не совершал безнравственный, уголовно наказуемый поступок, а занимался чем-то безобидным, ерундовским, не стоящим внимания. Прохожих вокруг стало заметно меньше.
— Совсем распустились, — процедил бармен. — Сейчас его захапает полиция, и мы останемся без выгодного клиента. Из-за таких вот и жизнь никак не наладятся…
Я высказал предположение, что он сумасшедший.
Нарушитель двигался нам навстречу.
— И семечки у него не наши, — окончательно озлился бармен. — Крупные. Ну, щас я его… Разрешите, сударь?
— Только без рук, Уинстон. Надо сначала побеседовать. Давайте его сюда.
Гражданин в кепке сопротивления не оказал. Схваченный под мышки дюжими молодцами-телохранителями, он спокойно висел передо мной и на вопросы отвечал толково, без паники.