Если ты меня простишь

Джокер Ольга

Мы вошли в отделение реанимации. В кувезах лежало уже трое детишек. Новенький ребенок был не таким мелким, как мой, но все же не мог самостоятельно дышать. Я вдруг почувствовала, что хочу потрогать крохотные пальчики моего сына, вдохнуть его запах и прижать к себе. Я ощутила потребность в своем ребенке. Я следила за ним во все глаза и старалась запомнить каждую деталь. Несколько крупных слезинок скатилось по моему лицу прямо на пол. Заметив это, Дмитрий Леонидович упрекнул меня.

Ну-ну, детка. Хватит. Возле таких деток плакать нельзя. Ты должна быть сильной, потому что твой ребенок чувствует твое настроение. Ты же не хочешь,

чтобы он тоже грустил? – спросил доктор.

Я улыбнулась и насухо вытерла слезы.

Вот так-то лучше. Так намного лучше.

То февральское утро было ясным – яркое солнце ласково заглядывало в палату, явно намекая, что скоро долгожданная весна. Я довольно раскрыла глаза и посмотрела в белоснежный потолок. Кажется, сегодня день перемен – я наконец-то осознала, что стала матерью и теперь готова в полной мере нести ответственность за своего малыша... Только бы мама была не против и уговорила отца. По ее вчерашней реакции я не поняла, сильно ли испугала ее, или нет?

Я привела себя в порядок – расчесала волосы, почистила зубы, умыла уставшие от слез глаза. Мои веки чуть припухли, на лице все еще были красные точки после нескольких неудачных потуг. Собрав волосы в хвост, я услышала, что в палату вошли.

Зоя, тебя вызывают в кабинет заведующей, - сказала молоденькая медсестра.

Хорошо, иду.

Роженицы в палате странно переглянулись, провожая меня взглядом до самой двери. Стараясь не забивать голову глупыми мыслями, я поднялась на второй этаж, туда, куда указала мне медсестра и решительно вошла в кабинет с красной табличкой. В кабинете сидела мама, повернутая спиной ко мне. Услышав, что дверь раскрылась, она резко дернулась и растерянно посмотрела на меня. За большим дубовым столом, с новенькой печатной машинкой сидела заведующая – Никонова Татьяна Павловна. Она окинула меня своими черными глазами и кивнула головой на пустой стоящий рядом с мамой стул. Я покорно села.

Зоя, милая... – начала мама, но заведующая резко оборвала ее речь.

К сожалению, ребенок умер сегодня ночью. Нам очень жаль, мы сделали все что могли.

Тон заведующей был абсолютно равнодушный. С нотками раздражения и неприязни. Во всяком случае, мне именно так и показалось тогда. И только потом я осознала и распробовала ее слова, которые громко звучали в моей голове.

Вчера он был жив, - сказала я. – Дмитрий Леонидович сказал, что у него есть шансы. Я видела ребенка собственными глазами!

Хм, Дмитрий Леонидович? Интересно. Вчера был, но ночью состояние ребенка было критическим, все показатели зашкаливали. Бригада реаниматологов пытались сделать все, что было в их силах, но увы, - сказала Татьяна Павловна, поджав свои напомаженные губы. – Твоя мама готова забрать тебя прямо сейчас под расписку. А мы в свою очередь готовы пойти тебе на уступки и выписать чуть раньше положенного срока.

Я громко выдохнула и посмотрела в потолок. «Только не плачь, не плачь... Только не при ней», - умоляла себя я.

Мне нужно к Дмитрию Леонидовичу! Он докажет Вам! Скажет, что я не вру!

Зоя, не грусти, -

сказала мягко заведующая. – У тебя еще будут дети. Тем более, ты хотела отказаться от мальчика.

Я передумала, - твердо ответила я. – Я хотела... хотела его забрать.

Мои соседки еле слышно попрощались со мной. Я вышла на морозную улицу, обернулась назад и посмотрела на окна. «Прости меня, малыш», - прошептала я и почувствовала, как мама берет меня под руку. Казалось, она не чувствует никакой утраты, не чувствует, что мы что-то сделали не так.

Папа ждет нас в Москве, - сказала она, садясь на заднее сиденье бежевых Жигулей. – Говорит, что приготовил тебе подарок.

Мам, ты правда думаешь, что мне сейчас нужны подарки? – спросила я, глядя в заледеневшее окно.

Она надолго умолкла и следила за дорогой, больше не спрашивая меня ни о чем, больше не задавая никаких вопросов. Да и мне не хотелось говорить, хотелось поскорее оказаться в одиночестве и рыдать. Мы приехали к дому Валентины, и вышли из машины, волоча за собой вещи.

Я хотела сказать, Зоя, что у нас завтра утром поезд, - тихо произнесла мать.

Ладно, - я пожала плечами, мечтая как можно скорее оказаться дома.

Закрывшись в своей временной комнате на дверной засов, я упала на кровать и закрыла глаза. Я слышала, как разговаривают на кухне тетка с матерью.

Как ни крути, но смерть ребенка всем вам даже на руку, - сказала Валентина. – Теперь у девки будет шанс на нормальную жизнь.

Ты права, Валя, - говорила мама. – Так лучше для нее же самой. Как жаль, что она не понимает пока этого. Пожила бы она со своим ухажером в глухой деревне, на одну его зарплату в свои шестнадцать с грудным ребенком на руках. Я посмотрела на нее, как тогда бы она запела! Тут же попросила бы отца забрать ее оттуда.

Эх, молодость. Что с нее взять-то?

Я закрывала уши подушками, только бы не слышать противный теткин голос. Она говорила нарочито громче, прибавляя мне страданий и боли. Ребенка больше нет, и никогда не будет... но свободна ли я теперь? Я поднялась с постели и подошла к окну с яркими морозными узорами. На улице лежали огромные сугробы снега, люди спешили домой, проходя мимо наших окон, начинало смеркаться. Я тихонько приоткрыла окно и залезла на подоконник. Леденящий ветер мигом заморозил мое тело. Я стояла в одной ночной рубашке и дрожала от холода. Я на пятом этаже и если повезет – я спрыгну и тут же умру. А если нет...? Я услышала резкий стук в двери. Мама с силой молотила кулаками и кричала, чтобы я тут же открыла ей двери. И я струсила. Я закрыла окно, закрыла ручки и легла назад в свою кровать.

Часть 11.

Скачано с сайта knigomania.org

Ира, Москва, 2015 год.

На улице начинало темнеть. Я сидела на удобном стуле с подушкой и, боясь дышать, внимательно слушала Зою Степановну. Она отвернулась к окну и говорила стальным голосом, изредка поворачивая голову в мою сторону, словно переживая, что я могу уйти. Когда она замолчала, я поняла, что на сегодня рассказ окончен. У нее закончились силы. Сегодня и так было сказано слишком много.