Если ты меня простишь

Джокер Ольга

empty-line/>

Ясно, - кивнул Ваня. – Значит, первый пункт куда мы направляемся – третий городской роддом?

Именно.

Отлично. Я повезу тебя куда нужно, - сказал он.

Я немного замешкалась, поправляя свои непослушные пряди которые выбивались из собранного пучка.

Что-то не так? – спросил Иван.

Да просто... Ты приехал в свой родной город, а вместо того чтобы проведать своих родных возишься со мной, - шепотом сказала я.

Он подвинул свой стул поближе

ко мне и самостоятельно поправил непослушую прядь, убрав ее за ухо.

У меня никого не осталось здесь, Ира. Ни-ко-го. Родители спились, когда я учился в университете и один за другим умерли. Я продал нашу захламленную квартиру и купил небольшую квартирку в Москве, навсегда отрубив все концы в Воронеже. Я приехал сюда только потому, что сюда ехала ты.

Что же, спасибо тебе, - сказала я, чувствуя себя неловко.

На улице стояла изнывающая жара. Я надела на себя короткие джинсовые шорты, белые кеды и серую футболку. Одобрительно окинув себя взглядом я вышла на улицу где уже ждал меня Ваня.

Третий гороской роддом находится на проспекте Труда. Нам нужно сесть на маршрутку и проехать несколько остановок от гостиницы. Совсем недалеко, если сравнивать поездки по Москве.

Я понимающе кивнула и направилась следом за Ваней, крепко сжимая его руку, чтобы не потеряться в толпе чужого города. Люди торопились на учебу, работу, по делам, вталкиваясь в уже забитые маршрутки. Все точно так же как и в Москве.

Помню, как впервые приехала поступать в столицу из небольшого скромного города. Я ошарашенно смотрела на мать и отца, искреннее не понимала, почему так жестока и беспощадна Москва? Но мама только довольно качала головой: «Я же говорила! Я же тебе говорила, что не так тут просто!». Она ждала, когда я проколюсь, когда сделаю шаг назад, но я твердо шла к своей цели – поступлению в медвуз и постепенно привыкала к городу. Более того я влюблялась в него, с каждым днем все больше и больше. Мама растерянно твердила отцу, что наше медучилище в городе ничем не хуже московского вуза. Так спокойнее, так проще для них. Но папа отрицательно качал головой, не уступая матери. В сердце неприятно защемило от боли. В прошлом году, прямо посреди учебного года маме стало плохо, прямо на работе. Отец пытался мне дозвониться, но я забросив мобильный в сумку ехала в московском метро и не отвечала. Когда я увидела пропущенный вызов, то уже было слишком поздно – мамино сердце не билось, ее больше не было.

Дорога к дому была слишком долгой и утомительной. Я все ждала, что проснусь, и все плохие новости окажутся просто сном. Когда поезд прибыл рано утром в родной город, и я увидела на перроне отца, который постарел на десяток лет, то поняла, что уже никогда не проснусь.

Наша остановка, - сказал Ваня.

Мы вышли на небольшой площади, с цветущими деревьями вокруг и аккуратными клумбами. С того места где я стояла был хорошо виден роддом, спрятавшийся за воротами с колоннами из серого камня. Дом был прямоугольным из красного кирпича, скорее всего построенный в 40-е годы, решила я. Не такой впечатляющий, как здания вокруг площади, которые попадались мне по дороге, зато гармоничный и приятный взгляду.

Внутри здания был свежий ремонт – побеленные потолки, с еще приятным запахом побелки, выкрашенные стены в синий цвет и длинные больничные коридоры. Нас никто не остановил и мы с Ваней беспрепятственно стали бродить по этажам в поисках кабинета под названием "Архив".

Кажется,

роддом закрыт на ремонт, поэтому здесь так тихо, - прошептал Ваня.

Похоже на то.

Мы поднялись на третий этаж и тут же наткнулись на новенькую деревянную дверь с нужной табличкой. Дрожащими руками я постучала в кабинет и дернула ручку. Мне не терпелось узнать, что же произошло на самом деле, в далеком 1962 году. От предвкушения новостей, не дожидаясь ответа я вошла в кабинет с высокими стеллажами до самого потолка. За письменным столом, скрючившись в клубочек сидела сухенькая старушка в больших очках и неспешно писала что-то в журнале с желтыми листами. Она неторопливо подняла на меня свои глаза явно увеличенные под линзами очков и непонимающе моргнула.

Добрый день, - вежливо поздоровалась я.

Здравствуйте. Вы что-то хотели? – спросила она почти детским голоском.

— Простите, не могли бы вы помочь мне? Мне нужно узнать данные об одном ребенке, рожденном в феврале 1962 года.

— Давно, — тихо произнесла женщина. — Давайте запрос, будем искать.

— Какой запрос?

— У вас должен быть запрос — из милиции, больницы или откуда там вас направили. Просто так, я не раглашаю такие данные.

Я сняла из плеч небольшой рюкзак и достала из потайного карманчика стодолларовую купюру. Глаза архивариуса вспыхнули лукавым огоньком. Она поднялась из своего места, взяла деньги и сунула в карман своего серого вязаного платья.

— Назовите точную дату рождения.

— 6 февраля 1962 года. Мальчик был рожден недоношенным, — уточнила я.

Женщина прошла к стеллажам и стала перебирать папки. Мне казалось, что прошла целая вечность. Старушка двигалась медленно, так же не торопясь копошилась в выцвевших документах, напечатанных на печатной машинке. Наконец-то она извлекла какой-то желтый листок из очередной папки и протянула мне.

— Нашла. Он один такой. Мальчик, полтора килограмма и сорок сантиметров. Рожден на тридцатой неделе. Роженица — Землякова Ольга Валентиновна. Что-то еще?

— Как Землякова? — удивилась я.

— Вот так. После родов, роженицей написан официальный отказ от малыша. Дальше, ребенок лежал в реанимации. После того, как он набрал вес — два с половиной килограмма, его перевезли в Московскую больницу. Первую. Больше данных нет.

Значит, он жив, - сказала я тихо самой себе.

Я находилась в шоке. Тот ли это мальчик, или старушка что-то напутала? Возможно, родители Зои постарались и стерли все следы, которые связывали бы их дочь и новорожденного мальчика.

Такой крохотный ребенок, - сказала я.
– Неужели в шестидесятых выхаживали таких маленьких детей?

Архивариус поправила свои огромные очки на переносице и с укором посмотрела на меня.

Милочка, я работаю здесь с 1953 года. После смерти Иосифа Виссарионовича Сталина эта больница стала как бы собственностью правительства нашего города. Это было заочно, негласно, но никогда сюда не поступали и не лечилась обычные земные люди. Разве в ургентный день. В больницу закупили лучшее оборудование, препараты, сделали качественный по тем временам ремонт и лечили только своих.