Если в сердце живет любовь

Бродбент Люси

— Но может быть, все-таки мешали? Может быть…

— Дорогая, не мучь себя. Лучше сходи и купи что-нибудь у Фреда Сегала. Постарайся отвлечься.

— Но мне необходимо знать.

— Слушай, не заводись. Может быть, поговорим потом? Дело в том, что…

Дело в том, что у мужа нет времени. Разумеется, нет времени. У Адама очень напряженный рабочий график. Я прощаюсь.

И все же непонятно, что думать, когда что-то думать необходимо. Хочется заглянуть в свою жизнь и увидеть в глубине колодца не грязь, а чистую

воду. Поэтому звоню Эшли.

— Папа действительно был негодяем?

— Не больше, чем все остальные.

— А ты читал интервью в «Глоб»?

— Да. — Эшли вздыхает.

— Зачем Лидия это сделала?

— Понятия не имею.

— Она уверяет, что отец не любил никого из нас. — Почему это так важно для меня? — Но ведь он любил, правда?

Эшли молчит. Молчит долго. Возможно, потому, что он адвокат, а адвокаты всегда выдерживают значительную паузу, чтобы придать словам больший вес. А может быть, потому, что действительно думает.

— Отца всегда было трудно понять, — наконец произносит он.

Это не ответ на мой вопрос.

— Он был сложным человеком, — продолжает Эшли. — Думаю, его часто терзали сомнения. Он был очень честолюбив, но, в то же время, многого боялся.

— Но ведь он нас любил, правда?

— Конечно, — успокаивает Эшли, но почему-то кажется, что брат выбирает те слова, которые мне хочется услышать. — Какая теперь разница? Ведь его больше нет.

— Просто не вынесла бы, если бы узнала, что он нас не любил. — Снова подступают слезы. — А еще я очень по нему скучаю, Эш. Ужасно. — Слезы уже текут по щекам.

— Знаю, — отвечает Эшли. — Мне тоже очень не хватает отца.

Жду какого-то волшебного утешения, но Эшли не знает, что сказать. Спустя пару секунд понимаю, что плакать по телефону глупо.

В десять минут четвертого сворачиваю на Альта-Виста — милую зеленую улицу, где расположена школа Тэкери. Смотрюсь в боковое зеркало. Лицо напоминает произведение абстрактной живописи: большие и маленькие красные пятна служат фоном для черных следов от туши. Навожу порядок и шарю в сумке в поисках пудры. Но что это? У школьных ворот собралась целая толпа журналистов и папарацци. Подъезжаю и попадаю под обстрел фотокамер.

— Можно узнать вашу реакцию на интервью сестры? — налетает один из репортеров.

Внезапно перед капотом появляется телекамера. Фотографы забегают сбоку, со стороны пассажирского сиденья, и заглядывают в кабину. Один уже тянется к ручке двери. К счастью, успеваю нажать кнопку автоматического замка.

— Скажите, что вы чувствуете? — наседает кто-то.

— Не могли бы вы уделить десять минут радиостанции Кей-си-дабл-ю-си? — слышится громкий крик.

Машина в ловушке, а я в панике. Невозможно даже открыть дверь. Как же забрать Тэкери?

— Пожалуйста, освободите дорогу! — прошу через закрытое стекло и истошно сигналю.

Никакой реакции. Хватаю телефон и звоню в школу.

— Меня

заблокировали фотографы, прямо у ваших ворот, — лихорадочно сообщаю директору, пытаясь перекричать шум.

— Мы посылали вам эс-эм-эс, пытались предупредить, — отвечает она.

— Может быть, есть какая-нибудь боковая дверь, через которую можно войти?

— Боюсь, что нет. У нас только один вход.

— Значит, придется прорываться, — решаю я. — Кто-нибудь сможет встретить меня на крыльце?

— Конечно, — соглашается директор. — Будем ждать. Ничего не поделаешь. Приходится проявлять смелость и настойчивость. Отпираю дверь машины, с силой толкаю и пытаюсь выбраться. Вспышки камер ослепляют.

— Перл, расскажите о своих отношениях с Лидией.

— А других тайных сестер и братьев у вас нет?

— Скажите, как можно связаться с Джоди Сэш?

— Пожалуйста, пропустите. Прошу вас. Мне необходимо забрать из школы сына, а сказать вам нечего. — Умоляю я напрасно. Толпа подступает, окружает плотным кольцом. Чувствую дыхание разгоряченных людей. Чей-то локоть впивается в бок, и дальше идти нельзя, потому что путь преграждает телекамера. — Не могли бы вы освободить дорогу? — Я повышаю голос.

Толпа слегка расступается, и я иду вперед. Однако на пути оказывается чья-то нога. Спотыкаюсь и падаю носом в асфальт. Больно разбиваю коленку. Теперь перед глазами только ноги, ноги, ноги — в опасной близости к лицу. Черт возьми, а где же сумка? Подавляя страх, поднимаюсь на колени. Вижу сумку — она отлетела в сторону. Толпа наступает. Сквозь ноги дотягиваюсь до сумки, крепко хватаю за ручку и тяну. Пытаюсь встать, но почему-то дышать очень трудно. Воздуха не хватает, кругом только лица. Только вопросы. Только камеры. Только микрофоны.

— Дайте немного воздуха, — шепчу я. Внезапно подступает слабость. Толпа напирает. Господи, до чего же страшно! Лица расплываются, звуки сливаются в сплошной гул. Понимаю, что сейчас меня затопчут насмерть. И вдруг слышу знакомый голос.

— Прочь с дороги, — раздается сердитая команда. В толпе взволнованный ропот.

— Расступитесь, — еще решительнее повторяет человек.

Меня поднимают и на руках несут к крыльцу.

— Это же Бретт Эллис, — комментирует толпа, и камеры начинают щелкать с бешеной скоростью. — Ее бывший муж!

В школьном холле меня кладут на диванчик. Постепенно прихожу в себя. Директриса приносит стакан воды и пластырь, чтобы заклеить разбитую коленку.

— Простите, пожалуйста, — извиняюсь, чувствуя себя виновной в безобразном сборище у ворот. Другие матери, ожидающие детей, смотрят с откровенным любопытством и нескрываемой неприязнью. Я никогда никому не говорю, кто мой отец. Таков принцип, и, едва выйдя из подросткового возраста, я неуклонно ему следую.

— Почему они на вас напали? — интересуется одна из мам. — Вы знамениты?