Если женщина хочет…
Шрифт:
Секретарша зато улыбалась во все оставшиеся зубы.
— Вы насчет мест? Так лучше сразу к охранникам. Они и поставят, и правила объяснят.
Олег Данилович, к удивлению Людмилы, приосанился, подтянулся, заиграл глазами и даже сделал какое-то легкое приветственное движение рукой в сторону пышнотелой девушки.
— Работать под вашим руководством было бы праздником! Но мы по делу. Знакомца нашего ищем, Усмана. Второй день ко мне носа не кажет, а у меня дело к нему срочное.
Улыбка у девушки сузилась
— Дак откуда ж я знаю, где он? Усман заезжает не каждый день, да и то на полчасика, от силы на час.
— А адреса его здешнего у вас нету?
Секретарша даже засмеялась.
— Да вы что, мужчина! Если мне какой из этих джигитов адрес свой продиктует, считай, славу я на весь рынок заработала.
Людмила скромно стояла в сторонке, у вешалки с единственной курткой детского размера, но взрослой заношенности. Сорокалетний «паренек» слушал разговор, не поднимая головы от бумаг. При имени «Усман» его тонкая шея в угрях дернулась, но лица он не поднял.
Олег Данилович и дальше продолжал шутить с перекрашенной, трясущейся от смеха, как белесое желе, секретаршей. Она посоветовала обратиться в ряды цветочников или оптовых продавцов шуб за справкой. Олег чуть ли не поклон ей отвесил в тесной секретарской и ручку чмокнул. Людмила выдержала и это.
На улице она тормознула разбежавшегося Олега:
— Подожди. Там ханурик напротив твоей дамы сердца сидел. Он знает, где Усман живет.
— С чего ты взяла?
— Вот посмотришь. Иди спроси у него зажигалку или еще что-нибудь мужское и приведи сюда.
— Презерватив, что ли, у него одолжить?
— Да, Олежек, общение с рыночными девушками очень влияет на твои умственные…
— Я понял. Иду.
Через минуту ханурик курил Олеговы сигареты на крыльце дирекции, изо всех сил строя из себя важную птицу.
— Знаю, где Усман проживает, так ведь, Олег Данилович, за так и прыщ не вскочит.
Олег не помнил, чтобы он представлялся в секретарской по имени и отчеству, взглянул на собеседника внимательнее и вспомнил:
— Женька. Трипанов. Не узнал тебя. Какими судьбами ты здесь себе работу нашел? Теплое местечко, да еще напротив такой королевы.
— Эта королева сидит за своим столом совсем для других целей: обслуживает директора и его двух замов, а всю секретарскую работу веду я.
Людмиле стало тоскливо. Не нравился ей этот недомерок, от него шла волна зависти и злобы. Но на Людмилу и Олега Даниловича Женя смотрел вполне благожелательно. Как же, к нему с просьбой обращаются, зависят от него. Приятно…
— В начале этого года, Олег Данилович, я мамке в кафе вон в том, — Женя махнул за ряды полосатых торговых палаток, — помогал полы мыть. Рынок день рождения директора справлял. Перепили, естественно. Начали столы крушить, на меня один
Олег слушал с серьезным и сочувствующим видом. Людмила еле сдерживала смех.
— Я утром по мамкиному совету в травмопункт пошел, справку о нанесении мне телесных повреждений взял. И в милицию. Вызов ночью на разгром кафе в местном отделении был, мое заявление тоже к делу пришпилили. Утром я заявление подал, а вечером ко мне сам Степан Владимирович приехал, директор. Посоветовал заявление забрать и к нему в понедельник для разговора о работе подойти. Я подошел. Мамке за идею в прошлом месяце разрешил кошку завести.
Людмила не выдержала, плечи ее затряслись от смеха. Она отвернулась и стала сбивать капающие сосульки на деревянных перилах крыльца.
У Олега Даниловича выдержки оказалось побольше. Он пожал Жене руку.
— Молодец. Не растерялся. А сколько ты хочешь за адрес Усмана?
— Вы к нему как милиционер или как покупатель пойдете?
— По службе. Есть пара неприятных вопросов.
При слове «неприятных» лицо Жени пошло мелкими морщинами радости.
— Тогда я вам бесплатно скажу.
Он достал из кармана засаленной болоньевой курточки новый блокнот с яркой ручкой, подробно и очень толково нарисовал план пригорода, крестиком отметил частный дом, который снимал Усман. Олег еще раз с благодарностью потряс Жене руку. Тот охотно ответил на рукопожатие и скромно добавил:
— У меня и компрометирующий матерьялец на него есть…
— Пока не надо. — Олег убрал руку.
— Знаешь, почему он Усмана сдать хочет? — спросил Олег Людмилу, останавливаясь за чертой рынка.
— Из зависти.
— Из ненависти, Люда, из ненависти. Женечка этот в свое время папашку родного отравил. Хотели ему дать по максимуму, но мама его, женщина нищая, но въедливая и ядовитая, его на обследование в психушку положила. Женечка там целый месяц рассказывал, как он отца и всех ненавидит. Пять лет его там выдержали. Вернулся и почти десять лет не мог на нормальную работу устроиться. Его из жалости возьмут, а он через месяц такие сплетни пускает… Вот и выгоняют отовсюду.
Я помню его показания по делу. Отец у него был виноват в том, что он маленького роста, мамка в том, что он некрасивый, долг школы был сделать его отличником, а она не сделала… И, конечно же, главный виновник — государство: обязано было дать ему хорошую должность и много денег, но «прокинуло» в лучших его традициях. Короче, все виноваты, все обязаны, только не он сам. Депрессивный синдром, шизофрения.
— А ты этому говну руку жал!
— Противоядие вырабатываю.
У машины Олег замялся, придумывая, как бы потактичнее отговорить Людмилу ехать с ним на опасную встречу с Усманом. А Людмила вдруг сама пришла ему на помощь: