Есть такая работа — учить самолёты летать

Таирова Таша

Он убеждал себя, что ему надо думать о дочери, о работе, о подчинённых. И чем выше была его должность, чем крупнее звёзды на погонах, тем больше он уверял себя, что он должен работать, летать, что та, другая жизнь, не для него. Его устраивали короткие встречи где-то на полигонах, в командировках, но начать новые серьёзные отношения он не мог. Боялся? Не любил? Думал о чувствах дочери? Он не знал ответа на этот вопрос. И продолжал жить так же, пока однажды утром, вернувшись с ночных полётов, он не увидел женщину, выходящую из подъезда его дома. Стройную, белокурую, в плетённых босоножках, ремешки которых оплетали совершенно невероятные щиколотки. Она быстро пошла в сторону

автобусной остановки, а он так и простоял, глядя ей вслед, пока она не скрылась за углом. Эта незнакомка ничем не напоминала его Валю. Наоборот, была полной её противоположностью. Но зацепила так, что он ловил себя на том, что вечерами смотрит на её окна, что прислушивается к звону ключей на площадке, следит за ней из окна. Потом он узнал, что её имя Виктория, Вика, что она работает у Даши Орловой в отделении, что она одинока. И сегодня утром он впервые заговорил с ней, приятно удивившись, когда она назвала его по имени.

А ведь он долго молчал, наблюдая, как она ищет ключи в рюкзачке, согнув ногу в коленке. И опять эта невозможная тонкая щиколотка с узким ремешком от босоножки. В итоге сейчас она спит в его постели, а он сидит на кухне и думает. Почему? Почему он поступил вопреки своим принципам? Чего он ждал или, может, боялся все эти долгие пятнадцать лет? Вот оно, правильное слово! Ждал. Ждал долго, терпеливо, отказываясь от новых отношений, довольствуясь бабочками-однодневками, которых у видного лётчика было множество, но ни одна из них не вызывала столько трепета и желания. И не просто желания плоти, а желания души. Даже в эту минуту её близость не вызывала в нём инстинкта завоевателя, охотника, победителя. Она нуждалась в заботе и простом человеческом сочувствии, и он дал ей это, не задумываясь о будущем. И почти не вспоминая о прошлом.

Вика. Именно Викой она была сегодня утром. Не непреступной Викторией Георгиевной, а Викой. И долго не соглашалась с его доводами, и если бы не её крайняя усталость, чёрта с два она бы пошла за ним. Тоже боится? Перемен, новых отношений? Боли? Предательства? Потери? Чего боятся люди, отказываясь от близости с другими людьми? Боятся стать уязвимыми. Что их могут предать, уйти, наплевав в душу. Посмеяться над словами, над чувствами, растоптать и унизить, глядя при этом в глаза. Заставить быть благодарными. За что? Да за всё! За то, что снизошли, что позволили любить, а когда что-то перестаёт быть комфортным — устраивать истерики и обвинять во всех грехах.

Павел встал и потёр виски. А ведь в их паре с Валей больше любила она. И прощала многое. Может, поэтому чувство вины за её гибель прибило его к самой земле? А ещё Алёнка, что напоминала мать своими зелёными глазами, тёмными густыми волосами и невероятным тембром голоса. И умом. Его дочь была единственной девушкой, которая вопреки всем и всему поступила на факультет приборостроения. Захаров гордился своей Алёной, считал её красавицей и умницей, думая, что её никогда не затронет неприятная сторона жизни. И как пикирующий бомбардировщик упал вниз с вершины своей любви и гордости, узнав об измене её жениха. А она всё так же гордо ходила по городку, высоко подняв голову и не слушая слухи и сплетни. А Андрей прятал глаза и мямлил что-то о женской силе и слабости.

А вот теперь и сам Павел столкнулся с сильной, самостоятельной личностью. Захочет ли она быть слабой женщиной, сможет ли он стать для неё сильным мужчиной, каким для его дочери стал Сергей Соколов? С ним упрямый, бескомпромиссный инженер-конструктор Алёна Павловна Захарова превращалась в мягкую, ласковую Алёнушку, которую в буквальном смысле носили на руках. Станет ли Виктория Георгиевна

Брагина, реаниматолог-анестезиолог, просто Викой? Захочет ли? И что для этого сделать? Да ничего! Кроме одного: любить её и защищать. Это, наверное, самое главное, что женщина ищет в мужчине — защиты и безопасности. Она должна чувствовать, что есть кто-то сильнее, чем она. Для неё очень важна определённость, ощущение того, что мужчина выбрал именно её. Она отдаст то, что нужно мужчине, если он даст ей то, чего ищет она: защиту, признание её единственности и уникальности. И какой бы сильной ни была женщина, она ждёт мужчину сильнее себя. И не для того, чтобы он ограничивал ей свободу, а для того, чтобы он дал ей право быть слабой. И любимой. Только его и для него. Павел повертел в пальцах обручальное кольцо жены и резким движением снял с себя цепочку, ещё раз посмотрел на кольцо, аккуратно снял его и положил в декоративный бокал, что когда-то купила дочь.

В замке завозился ключ, дверь отворилась, и в полутёмный коридор вошла Алёна.

— Пап, привет! — устало произнесла она и присела на стул рядом с отцом.

— Ты чего такая кислая с утра? Серёжа где?

Алёнка неопределённо махнула рукой и так же тихо попросила:

— У тебя есть попить что-то? Сегодня жарко, просто дышать нечем.

— Сейчас. Так ты не ответила — Серёжа где?

— Отправил меня за вещами, а сам в магазин пошёл. Саша вчера не успел ничего, пока Наташу в роддом отвозил, попросил Сергея воду и кефир купить.

— Роддом? Так рано же ещё? — Захаров резко развернулся, расплескав холодный компот.

— Так получилось, но благополучно закончилось. Врачи сказали, что всё будет нормально.

— Молодец Ястребов! И кто там у них?

— Как и планировали — мальчишка. Пап, дай ты мне уже чашку!

— Прости, задумался. Как же быстро вы выросли.

— Ой, только не начинай! — Алёна улыбнулась и сделала большой глоток. — Ты у меня ещё всем молодым фору дашь. Пап, ты не помнишь, сумку мою мы где оставили в прошлый раз? В спальне или в гостиной?

— Алён… я сам, ладно?

Он быстро вышел из кухни, прошёл по коридору и аккуратно, стараясь не шуметь, открыл дверь в спальню. Вика спала, лёжа на боку и засунув руку под подушку. Павел поднял сумку и вышел, прикрыв за собой дверь.

— Пап, а что происходит?

— Ничего, что это тебе в голову пришло?

— Да так, просто сумка-то не моя. — Алёна внимательно смотрела на отца, затем перевела взгляд на закрытую дверь и спокойно спросила: — Кто там, пап? Или ты не хочешь, чтобы я знала об этом?

Захаров опустил голову и прикрыл глаза, затем опять посмотрел на дочь. Алёна сидела на стуле с прямой спиной и широко открытыми глазами смотрела на отца. Вот и пришёл момент истины. Кто останется в его жизни? Его ребёнок или женщина? Примет ли дочь чужую ей женщину, что может занять место её погибшей матери, и сможет ли женщина понять, что ребёнок, каким бы взрослым он уже ни был, всегда останется для отца той крошкой, которую он держал на руках возле роддома?

— Добрый день, — раздался голос Сергея. — А что случилось? Алёна?

— Серёжа, хорошо, что ты пришёл именно сейчас. Я хочу сказать вам обоим. Сегодня утром мы… познакомились с нашей соседкой… и она устала очень. Короче, в моей спальне спит наша соседка…

— Виктория Георгиевна, что ли? — удивлённо спросила Алёнка. — С ней всё хорошо, пап?

— А вы знакомы?

— Ну да! Мы с Леной и Лидой помогали ей, когда Алёшка с Ритой съехали. Ты же помнишь, какой бардак после переезда остаётся? Серёж, а ты всё купил? Я сейчас сумку свою возьму и пойдём, да?