Есть только миг
Шрифт:
Анекдот: в тюремной камере, где сидели ребята за коллективное изнасилование, любимой песней стала «Если радость на всех одна…».
На авторов и на ансамбль мне было наплевать! Главное – звучал мой голос! На всю огромную, дорогую мне страну: Советский Союз!
Наш двор
И снова память возвращается в наш маленький дворик на Смоленской площади, где остались, словно листочки отрывного календаря, годы отрочества, наверное, самые счастливые годы человеческой жизни.
А и то: на лбу – челка, во рту – фикса, на кепчонке – громоотвод,
В дальнем закутке-«аппендиксе», куда выходили два окна первого этажа, была танцплощадка. Небольшая, пары на три-четыре. На одном из подоконников стоял патефон, и дядя Баля или его старший сын Славка – плотный, довольно высокий парень – распоряжались музыкой.
Наша компания – двенадцати-, тринадцатилетние подростки были на «подначке», бросали ехидные словечки в адрес танцующих, иногда даже пытались подставить подножку кому-нибудь из девчонок.
Танцевали танго или фокстрот, так как вальс танцевать на этом пятачке было невозможно.
Посреди двора росли тополя, посаженные все тем же дядей Балей когда-то давно и теперь уже большие и всегда почему-то распылявшие пух, который лез в глаза и рот. А под тополями стояли скамейки, на которых восседало старшее поколение двора, которое обсуждало и осуждало танцующих.
Танцевали в основном молодые мужички и старшеклассницы – наши затаенные мечты и мучительницы. Опускался вечер, зажигались в окнах огни. Дядя Баля выставлял треногу, к которой прикреплял лампочку, яркую и противную. Она била по глазам и снимала тот чувственный полумрак, который охватывал всех в этом закутке. Ближе к ночи появлялся районный оперуполномоченный Руженцев – коренастый брюнет с вьющейся шевелюрой.
И мы все знали: он ищет Кольку Кадыкова, нашего дворового вора. Наверное, опять что-то натворил. Кольку мы не боялись и даже гордились тем, что у нас во дворе жил настоящий вор. Была у него сестренка – горбунья, с резким, но красивым голосом. Иногда она пела, сидя на лавочке, русские надрывные песни. Здорово! Но никогда не танцевала – стыдилась своего горба. А если кто-то в чем-то винил ее, она задорно отвечала: горбатого могила исправит!
Звали ее Клава. А мы дразнили ее: Клавка – кривая лавка! Но только не при Кольке – он мог накостылять за сестру.
Как по команде, открывались форточки, и через них раздавались голоса: «Аля, домой!..», «Колюка, ужинать!..», «Сережа, папа пришел!» И мы нехотя отправлялись спать.
А в закутке продолжались танцы. Иногда возникали конфликты. Очень редко бывали драки, но мужики тут же выпроваживали со двора чужака, и все снова становилось на свои места. Часам к двенадцати начинали расходиться.
И мы уже из дома, через окно, пытались углядеть, кто кого уводит, именно уводит, а не провожает, чтобы завтра ехидничать над девчонками. И наступала ночь. Дворник Федул закрывал ворота на цепочку, оставляя только калитку, и шел спать. И никто никогда не боялся, что на нашем дворе может что-то случиться. Вот такие были времена. 09.03.2009
Сын Человеческий
Две сороки трещали на поляне под окном спальни, выясняя свои житейские проблемы. Да так громко, что я проснулся. Солнце било прямо в глаза – значит, было около девяти. Захотелось встать, размяться,
С некоторых пор я понял, что жить – это хорошо! Особенно в первой половине дня, когда Сын Человеческий готов помочь тебе во всем. Я имею в виду, во всем хорошем, конечно.
Ты можешь любоваться сорочьей болтовней, наслаждаться легким завтраком, не думать о вчерашней ссоре и твердо знать, что тебе никто не помешает во всех благих начинаниях.
А начинаний с утра – хоть отбавляй!
Надо погулять с собакой, покормить галок, которые слетаются к твоим ногам, глядят голубыми глазами прямо в твои глаза и, если ты вовремя не подбросил им сухого собачьего корма, подпрыгивают на месте и требуют.
Попросить у жены несколько кусочков колбасы для приходящего каждое утро, как к себе домой, ничейного кобеля по кличке Бакс, проверить оба фонтанчика (не засорились ли) и сделать еще много, много добрых дел.
И только потом, поднявшись по любимой лестнице на второй этаж, оказаться в студии.
Боже мой! Сколько же часов здесь просижено, сколько песен и стихов написано, сколько всего видано через Интернет.
Если посчитать, то не меньше полжизни прожито здесь.
Я сажусь на привычное место. На стене передо мной липовые доски, на которых изображены святые: Сергий, Павел, Матерь Божья с Младенцем, Сын Человеческий, Николай, – и все они смотрят на меня. Это вам, братцы мои, не цензура, а посильней.
Может быть, поэтому мне не стыдно за мои стихи и песни.
Как рождается песня?
Сейчас расскажу…
Каждый раз «ключевое слово» или удачная мысль рождаются еще в постели в полусонном мозгу, и, если ты не затвердил их, легко можешь потерять песню или стих. А иногда, когда мысль особенно удачна, вскакиваешь с постели и бежишь скорее записать ее. Сколько раз, поленившись встать, я терял навсегда самые «гениальные» свои песни.
Локатор, который сидит в твоей башке, отлавливает хорошее название песни, скажем «Гроза над городом», это напрямую связано с вчерашним тайфуном над Москвой (кстати, тоже неплохая строчка – «Тайфун над Москвой»).
Я с непокрытой головой Лечу к тебе по Моховой.Жуть, конечно, но образ есть…
Возвращаюсь, ищу рифму, нахожу: «Над лесом вороном, / Грозой над городом» – неплохо. Начинаю разрабатывать:
Шальная жизнь Дорогой стелется, Ручьем бежит — За поворотом поворот. С рекою встретится, С волной поделится судьбой И на прощание Махнет тебе рукой.