Есть только миг
Шрифт:
Совсем неплохо.
Думаю… Твоя любовь За мной потянется. От горьких слов Одной останется навек. И обернется вдруг — Туманом серым над рекой…И закольцовываю:
Над лесом вороном! ГрозойВроде бы получилось.
Дальше – вариации на тему с тем, чтобы выйти на последние две строчки.
Вот и все…
На это уходит все утро. Сел в полдесятого, очнулся в половине первого.
Жена кричит: чай готов!
Но и слова песни готовы; все три куплета с рефреном:
Над лесом – вороном Грозой над городом.Иду вниз, на кухню. Показываю жене, жду одобрения.
Ей не до меня, надо цветы сажать, поэтому – ноль эмоций!
«Черненький» – только и ждет момента.
Я срываюсь, кричу – попробуй написать, как я!
Она отвечает с презрением: а ты попробуй вырастить такие цветы, как у меня!!
Скандал налицо.
Сын Человеческий – светит мне в затылок: угомонись.
И я ласково говорю жене: угомонись… «Черненький» скрывается.
Я поднимаюсь на второй этаж и сажусь за музыку.
Здесь задача посложнее. Надо, чтобы музыка была узнаваема и в то же время оставалась твоей, оригинальной. Получается не всегда. Или уж очень на что-то похожа, или твоя, но очень занудная. В общем, пробуешь и так и сяк.
Бросаешь все к черту. А-аа! Вот оно в чем дело… «Черненький» тут как тут.
Ждать придется, пока уйдет. А в голове уже звучит напев, пока еще наполовину чужой, но в нем что-то есть.
Всю остальную половину дня ноешь мотивчик. Меняя мелодию – то в грусть, то в радость.
И наконец, появляется твоя, раньше не существовавшая МЕЛОДИЯ!
Это Он, Тот, что живет в твоей башке, в твоем сердце, в твоей душе, отдал тебе твое!
Владей, радуйся и радуй других!
День и ночь, Вечер или утро, Все придумано так мудро Испокон веков. День и ночь. Снежным перламутром Замело пути-дороги, Все приходит вновь. В жизни так бывает — Лед от счастья тает! И порой в мороз, зимою, Лес шумит листвою. День и ночь, Зима иль лето, Вечер или утро — Все придумано так мудро Испокон веков! Плач и смех, Счастье или горе. На земле иль бурном море Все приходит вновь. Жизнь и смерть, СолнцеТандем
Давным-давно, во времена моего детства, я впервые увидел двухместный велосипед. Пришел в полный восторг. Очень долго мечтал прокатиться на такой машине, чего мне так и не удалось сделать за всю мою долгую жизнь.
Одна мысль преследовала меня: кто главный в этом тандеме? Тот, кто рулит? Или тот, кто держит равновесие?
Гораздо позже, создавая свои сказки, песни, мультфильмы, я вдруг понял, что работал все время с кем-нибудь в паре.
Например, я писал стихи – Гладков музыку, я пел за трубадура – Витя Бабушкин делал прекрасную запись на пленку. И очень высоко ценил единство, которое помогало нам быть впереди других.
Но время шло, менялись люди. Все больше и больше таланты пытались проявить себя самостоятельно: и петь, и плясать, и на дуде играть. И я был один из них. Разваливались группы, квартеты, дуэты. Каждый хотел ехать на своем велосипеде. Каждый хотел быть звездой. Счастье мое, что я был в самом начале этого процесса и благополучно дожил до старости в роли «человека-оркестра», как меня называли.
Но те, кто вчера еще был звездой, сегодня сиротливо жмутся друг к другу. Звезда превращается в «Две звезды», сольные концерты в «Шоу звезд», где все старенькое и потрепанное перелицовывается и утомительно повторяется и никак не напоминает тот старенький велосипед на двоих, где один рулил, а другой сохранял равновесие.
Невольно возникает сравнение: там, в СССР, в стране моей молодости, «звездное шоу» – и «тандем» в стране моей старости.
И все та же мысль преследует меня: кто рулит? и кто держит равновесие?
Не знаю… Впрочем, это не так уж и важно.
5 августа 2009 г.
Авторские права
Какое счастье, что я жил в то благодатное время, когда никакого авторского права не было.
То есть оно, конечно, было, но где-то там, в разных союзах или научных объединениях, где за свои книги, открытия или изобретения какие-то авторы получали большие деньги.
В эти союзы, объединения входили «избранные», «помазанники» от науки и искусства. О них ходили легенды, они имели огромные гонорары с тиражей.
Мы, например, свято верили, что у Михаила Шолохова открытый счет в банке!
А Сергей Михалков платил такие партийные взносы, что нам оставалось только догадываться о его богатстве.
Сами же мы прекрасно укладывались в мизерную – но очень большую для других – зарплату и были счастливы. Ведь наши песни или стихи знал народ, а это – главное.
Однако «потиражные» мы были бы не прочь получать, да только – руки коротки! Для этого надо было стать членом союза, куда никого из нас не допускали.
Это были неприступные крепости, на охране которых стояли «избранные».
Сколько моих талантливых друзей разбили свои физиономии о двери этих союзов. И сколько моих талантливых друзей, становясь членами таких союзов, превращались в моих врагов, потому что они, работая в одних со мной проектах, теперь получали «авторские», а я – нет!