Эстер Уотерс
Шрифт:
Особенно трудно приходилось Эстер с одеждой, и временами ей казалось, что лучше уж снова каторжный труд, как в Челси, чем то унижение, которое она испытывала каждое воскресенье вот уже восемь-девять месяцев, выходя из дому все в одном и том же стареньком платьишке под насмешливыми взглядами остальной прислуги Ей всячески давали понять, что она — существо низшего разбора и не годится в подметки даже слугам. Ей приходилось мириться с насмешками и с бранью, а порой и с грубыми заигрываниями, лишь бы только не ввязаться в ссору и не потерять место. Ей приходилось закрывать глаза на то, что поварихи воруют, приходилось бегать для них за пивом и исполнять их работу, если они не успевали управиться сами. Но выхода у нее не было. И выбора тоже; она
Разве это, если вдуматься, не пример героического подвига — борьба одинокой матери за жизнь своего ребенка против всех ухищрений цивилизации, направленных на уничтожение слабых и беззащитных? Сегодня у нее есть работа, но есть ли у нее уверенность в завтрашнем дне? Эстер чувствовала свою странную зависимость не только от состояния своего здоровья, но — и даже в еще большей степени — от материального положения своих нанимателей и от их капризов. Она остро сознавала грозящие ей опасности; ее бросало в дрожь, когда где-нибудь на углу улицы она видела отверженную мать, видела, как из-под лохмотьев высовывается тощая рука и тянется за подаянием для голодных ребятишек Три месяца без работы — и она тоже окажется на улице и будет продавать цветы или коробки спичек, или…
Впрочем, пока что все ее страхи были как будто напрасны. Ей начала сопутствовать удача. Она устроилась в дом к богатым людям в Вест-Энде. Хозяйка ей очень пришлась по душе, и с остальной прислугой она ладила. Вероятно, она удержалась бы на этом месте, если б снова в ее судьбу не вмешался случай. На летние каникулы приехали домой сыновья. Однажды Эстер поднималась по лестнице к себе в комнату и отступила к перилам, пропуская вперед молодого мастера Гарри, но юноша остановился и с какой-то странной улыбкой поглядел на нее…
— Послушай, Эстер, ты мне ужасно нравишься. Ты самая хорошенькая девушка, милее я не встречал. Пойдешь со мной погулять в следующее воскресенье?
— Как вы можете такое говорить, мастер Гарри! Дайте мне пройти, слышите!
Они были одни; юноша стоял на ступеньку выше ее, в доме царила тишина… Он сделал попытку обнять Эстер за талию, но она оттолкнула его руку и поднялась к себе в комнату, похолодев от негодования. А несколько дней спустя она внезапно обнаружила, что он идет следом за ней по улице. Она резко обернулась:
— Мастер Гарри, я знаю, что с вашей стороны это просто ребячество, но, если вы не оставите меня в покое, я потеряю место, а вы ведь, верно, не хотите наделать мне таких неприятностей.
Мастер Гарри, казалось, опечалился и пообещал, что не будет больше ходить за ней по пятам. А еще через несколько дней она получила письмо и, никак не предполагая, что оно может быть от него, попросила Энни, старшую горничную, прочесть его вслух. В письме содержались любовные излияния, просьба о свидании и обещание жениться, если она лишится места по его вине. Эстер слушала, как громом пораженная. Юношеское увлечение, глупая сентиментальная влюбленность мальчишки, что-то почти столь же невесомое, как опавший лист, навлекло на ее голову такую беду.
Если бы она не показала письма Энни, еще можно было бы рассчитывать, что ей удастся уговорить мальчишку внять голосу рассудка. Но Энни прочла письмо, а ей доверять было нельзя. Все это, конечно, выйдет наружу, а тогда она потеряет не только место, но и репутацию. Как же Эстер было обидно! Хозяйка обещала научить ее стряпать, и с жалованьем поварихи она более твердо стояла бы на ногах. А такой случай может больше никогда не представиться, и она останется судомойкой до конца дней своих. Не раздумывая долго, она направилась прямо в гостиную. Хозяйка была одна. Эстер протянула ей письмо.
— Мне кажется, вам лучше прочесть это, мэм. Прошу вас, не думайте, что тут есть моя вина. Конечно, молодой господин не хотел сделать ничего дурного.
— А еще кто-нибудь видел это письмо?
— Я показала его Энни. Я
— Вы, разумеется, не должны предполагать…
— Как часто разговаривал с вами мастер Гарри?
— Только два раза, мэм.
— Конечно, это просто ребячество. Вы сами понимаете, что он не думает всерьез того, что тут пишет.
— Я говорила ему, мэм, что, если он не оставит меня в покое, я потеряю место.
— Мне жаль расставаться с вами, Эстер, но, я думаю, что вам, конечно, лучше уйти. Я признательна вам за то, что вы показали мне это письмо. Мастер Гарри, как вы видите, пишет, что он уезжает на неделю в деревню. Он уехал сегодня утром. Вы получите жалованье вперед за месяц, и это, мне кажется, должно вас удовлетворить. Вы зарекомендовали себя превосходной служанкой, и я с радостью дам вам рекомендацию.
Хозяйка направилась к письменному столу, и Эстер услышала, как она пробормотала что-то по адресу хорошеньких служанок, которых опасно нанимать. Эстер получила жалованье за месяц вперед и в тот же день покинула этот дом.
XXI
Наступил август, и все улицы Лондона, казалось, были охвачены ленивой, жаркой дремотой. Ветер неустанно кружил в воздухе пыль, и кудрявое облачко то и дело завивалось и таяло над вершиной холма в углу Гайд-парка. Дома и дворцы смотрели на улицы белыми, незрячими глазами; в опустевших садах деревья беспокойно шелестели листвой, словно им уже не терпелось сбросить свой приевшийся наряд. А сторожа и тощие коты, в огромном количестве появившиеся на Парк-лейн и Мейфэр, свидетельствовали о том, что тот слой общества, от которого зависела судьба Эстер, покинул город. Эстер возвращалась из отеля «Александра», где, как ей говорили, требовалась судомойка. Миссис Льюис уговаривала ее подождать, пока начнут съезжаться лондонцы. Летом трудно устроиться на хорошее место, а устраиваться куда попало хоть на время не годится, лучше выждать. Эстер удалось скопить немножко денег, усталость давала себя знать, и поначалу она решила было последовать этому совету. Но ей не пришлось отдохнуть в Далвиче и недели, — на беду, заболел Джекки. Его болезнь сразу пробила брешь в ее сбережениях, и она поняла, что надо, не теряя ни минуты, устраиваться на работу. Эстер свернула в парк. Она направлялась в северную часть города, в контору по найму прислуги, расположенную неподалеку от Оксфорд-стрит, куда ей посоветовала обратиться миссис Льюис. Отыскать Холборн-роуд оказалось делом нелегким, и Эстер пришлось не раз спрашивать дорогу, но совсем неожиданно она вдруг поняла, что попала наконец на ту улицу, которую искала: молодые девушки, по виду служанки, то и дело входили в помещение какой-то конторы или выходили оттуда. Вместе с пятью другими девушками Эстер поднялась по узкой мрачной лесенке. Контора помещалась в бельэтаже. Дверь стояла настежь, и на Эстер сразу повеяло специфическим запахом нищеты: здесь царила атмосфера грошовой скаредности.
Пятнадцать — двадцать бедно одетых женщин сидели на обитых красным плюшем скамейках, расставленных вдоль стен. Маленькая старушка с очень бледным лицом и совсем белыми волосами, стоя возле окна, жаловалась в пространство на свои беды.
— Я жила у нее больше тридцати лет. Всех ее детей вырастила. Поступила к ней нянькой, а когда дети подросли, все хозяйство на меня свалилось. Сама-то хозяйка последние годы была прикована к постели. Она все переложила на мои плечи. Сколько раз, бывало, возьмет мою руку и скажет: «Вы такая славная женщина, Холмс, только не вздумайте покинуть меня, разве я могу обойтись без вас?» Но, когда она умерла, семья решила расстаться со мной. Очень сожалеем, сказали они, им никогда такое и в голову бы не пришло, да только их, понимаете ли, пугает, что я становлюсь слишком стара. Верно, не следовало мне так долго служить на одном месте. Я бы, может, и переменила работу, да ведь она твердила с утра до ночи: «Вы не должны оставлять нас, мы без вас просто не можем обойтись».