Эта башня во мне
Шрифт:
– А ты?
Черная лента с руки моментально обернулась банданой:
– Садись уже, Золушка двадцать первого века. Пока карета не обернулась тыквой. И не прискакал лысеющий принц.
Я мигом устроилась позади Грига и, наконец, сделала то, о чем мечтала еще в метро: крепко обхватила руками за талию и прижалась всем телом к спине. Григ завел мотор и поехал, через бордюры, по клумбам, прочь от гостиницы «Ленинградская», из которой выскочил Петр Иванович и что-то матерно орал нам вслед. На нем буквально висла Элен.
– Куда едем? – крикнул мне Григ.
Я
Увы. От гостиницы «Ленинградская» до моего жилища было десять минут езды по прямой. Даже в этой мелочи не везло.
– В Сокольники, – неохотно призналась я, впервые в жизни жалея, что прописана в таком неудачном месте. Поправила кофр за спиной и добавила: – Высади возле храма, оттуда дойду пешком.
Григ пожал плечами и прибавил газу.
2.
Мы действительно доехали слишком быстро, с Русаковской лихо вырулив на Маленковскую, а оттуда в сонную тишь Песочного переулка. Григ тормознул мотоцикл перед въездом во внутренний дворик, выставил длинные ноги, удерживая равновесие. Мне было очень стыдно, но я не спешила от него отлипнуть: не было сил разжать руки.
Боюсь, за эти минуты гонки у меня началась реакция. Я наконец-то испугалась того, что случилось и не случилось. Мне казалось, я липкая до непристойности, меня вымазали чем-то пахучим, гадким, и теперь вовек не отмыться. Моя склеенная душа, собранная по кусочкам, как разбитый кувшин, вновь начала распадаться, истекать скопившимся гноем.
Как-то вдруг навалились все ужасы вечера: угрозы, намеки, взгляды и жесты. Из какого дерьма меня вытащил Григ? При мысли, что вот сейчас он уедет, а я останусь одна, накатило приступом паники.
Я сдернула с головы мотоциклетный шлем, прижалась лицом к черному тренчу и жалко всхлипывала в лопатки Грига.
Он тоже замер, застыл каждой мышцей, вся его поза выдавала растерянность. И так сделал больше, чем собирался, а его наградили бабской истерикой! Но не оттолкнул с омерзением, не скинул прочь с любимого байка, продолжал удерживать мотоцикл ногами. Лишь, помедлив, снял руку с руля и накрыл ладонью мои дрожащие пальцы, вцепившиеся в плотную ткань костюма.
От этого стало немного легче.
– Что я делаю не так, скажи? Почему все время такая лажа? – жалко всхлипнула я, вымочив слезами его длинные волосы.
– Разве ты одна? – удивился Григ. Он говорил отстраненно и тихо. – Все косячат и все лажают. Редко кто играет партию жизни, ни разу не выдав фальшивой ноты. Что в сольнике, что в оркестре. Весь мир человеческий – отстойник природы…
Я продолжала комкать пальцами тренч. Я даже не знала, кто он такой. Зачем он со мной. Где его искать. И отчего рядом с ним я чувствовала себя в безопасности, хотя другие боялись Грига до красных кругов в глазах.
– У тебя хороший
– Можно летом на роликах, – истерика сходила на нет, и я отчаянно шмыгала носом.
– Ролики – без меня, – передернул плечами Григ. – Ролики мне не по статусу. Слезай, девочка из метро, я сделал для тебя все, что мог. Дома отключи телефон, запрись на все замки и цепочки, закрой окна, вруби телевизор погромче. И завтра ни с кем не общайся. Особенно с этой своей Элен. Больше я за тебя не в ответе, и так целый день потратил впустую.
Я покорно слезла, вернула шлем, достала из кармана куртки платок. Неромантично прочистила нос.
– Ну вот, – усмехнулся прекрасный рыцарь, – а я хотел попросить на память. Принцессы обычно дарят платки, но с соплями уже перебор. Хоть туфельку подари на прощанье, прибью к стене, как военный трофей.
– Мы еще встретимся? – спросила я, сунув руку в объемный шоппер.
– Как ноты лягут, – ответил он. – Есть мелодии, которым сложно противиться. Но лучше бы нам не играть дуэтом.
Григ сказал так серьезно, что слезы высохли. Он имел в виду отношения, но во мне вдруг не к месту проснулась скрипачка. Не просто проснулась, а взбеленилась. Я бы даже сказала, полезла на стенку. Понятно, Григорий – непризнанный гений, виртуоз гитарной струны, а я мелкая неудачница, что работу не может найти! Но зачем же так опускать?
В кулаке оказалась зажата туфля, как раз достала из шоппера. Ей и ударила, целя в сердце, стремясь причинить ему боль. Острым опостылевшим каблуком. Сердце Грига отозвалось стеклянным треском. Так и знала, что оно изо льда!
– Очки, твою мать! – рявкнул Григ. – Ополоумела с перепугу?
Я снова прицелилась шпилькой, но он перехватил мои кисти, заломил руки назад, до боли свел за спиной, приблизился вплотную, впритык, шепнул в самое ухо:
– Не умею гасить истерики, за столько лет не довелось…
– Учись, – жалко всхлипнула я, растекаясь лужицей в его объятьях. – Новый опыт – хорошая штука.
И ткнулась губами в шею, лизнула ее языком, теряя остатки воли.
– Не уверен, что так уж хочу, – Григ снова выдохнул в ухо, и от этого стало горячо внутри, куснул зубами за мочку, но не успел уточнить, что он хочет или не хочет.
В нас ударило потоком света. И оглушило приказом:
– Господин Воронцов, отпустите девушку. Отойдите на десять шагов и положите руки за голову!
В дивную мелодию вечера вплелись неприятные шорохи и щелчки, от которых вспоминались фразы, подслушанные в кино: «снять с предохранителя», «живыми не брать», «стрелять на поражение»! Я почувствовала, что ноги слабеют, но уже не от близости поцелуя, от прорвавшего все заслоны ужаса.
Эмоциональные качели, полет нормальный!
– Вашу ж мать, – вздохнул Воронцов, нехотя разжимая объятья. – Я же говорил: дуэт обречен. Не стоило даже пытаться.