Эта башня во мне
Шрифт:
Фролов полоснул по мне острым взглядом, будто препарировал по живому, потом закашлялся, увидев тату. Черт возьми, я сегодня звезда! Мужики штабелями ложатся!
Пейте чаек, Вадим Никонорович, полезная штука при стрессе.
Даже Данила отвлекся, перестал ковыряться в смартфоне.
– Ух ты ж! – восторженно выдал курсант.
Фролов высказал комплимент покрепче, да так, что уши свернулись в трубочку.
– Можете ослабить браслетик? Хочу посмотреть на ваш шрам, дорогая.
Я чуть сдвинула полоску плетеной кожи.
Фролов тронул пальцем мое запястье,
– Григ вас тоже пометил, да? Кровью стер след Кондашова. А говорят: не знакомьтесь в метро! Прячьте руку, скорее, Аля. Больше с осмотром не лезу. А то сам попаду с инфарктом в больничку. Обухов, где ты, любезный друг? Доброму доктору нужно выпить. До чего же забористы артефакты грозного ордена Субаш!
Обухов отложил телефон, сунулся в ящик стола, вынул бутыль коньяка из заначки:
– Плохо, Вадим Никонорыч?
Фролов опрокинул стакан коньяку, будто паршивую газировку. Заел конфетой «Мишка на севере».
– Знал, тварюга, что полезу смотреть. Нарочно добавил один узелок. Ох, господин Воронцов, вредное вы существо! А я к вам со всем уважением…
Фролов вытер лоб цветастым платком и посмотрел на курсанта.
– Одного уже нашли, Вадим Никонорыч, – торопливо отчитался Обухов. – Дмитрий Ерохин, солист «Новой оперы», найден мертвым возле гостиницы. Спрыгнул со смотровой площадки. Повреждены голосовые связки, следов насилия на теле нет.
Фролов молча налил еще.
Красивые свадьбы игрались в Москве. Поражали размахом и креативом.
4.
Черный байк мчал по полночным улицам притихшей сонной Москвы.
Гроза отгремела и отошла, оставив после себя блестящие от влаги, скользкие улицы и режущий ноздри запах озона, смешанный с нотами мокрой пыли и отцветающей в парках сирени.
Григ вернулся к гостинице «Ленинградская», вслушался в нарастающий панический гул – чьи-то крики и стоны, сирены скорой и истошный вой полицейских машин. Слух музыканта уловил и другое: четкую работу парней из Бюро, парой нехитрых формул усыпивших и постояльцев, и не в меру любопытный персонал отеля.
Припозднились гардемарины, не тех полночи ловили на дремотных московских улицах. Интересно, где же вы были, когда кланы планировали торжество, когда выбрали темную мощь гостиницы для подписания тройного союза? Теперь поздно, опустела бальная зала. Нет здесь Кондашовых, и Гордонов нет. Сыграна кровавая свадьба!
Григ невольно напел «В пещере», тихонечко, про себя, отбивая языком по нёбу ритм. Бывают же такие ночи! Судьба играет против тебя, заманивает в ловушку, подставляет перед Изнанкой Москвы, но вместо гибели и позора ты получаешь всё! Столько лет безнадежных поисков, пыль архивов, сотни смертей. Отчаяние, разъевшее сердце, утопившее его в чужой крови…
Не увлекайся, Григ, не теперь! Не верь в появившийся шанс на спасение. Не ведись на болотные огни надежды.
Просто карты сегодня оцарапали щеку. Но до этого легли щедрым веером, и в прикупе упали в руку
Байк прорезал Москву, как слоеный пирог, с хрустом ломая бульвары и улицы, вспарывая мост через ленту реки. Воздух – вязкий черничный джем. Ночное солнце – ломтик цуката, лимонная цедра с ванилью. Горьковский парк, Нескучный сад. Вкусная аура тления от могил Донского монастыря.
Воронцов припарковался в привычном месте, кратким движением изящных пальцев с подсвеченными алым ногтями укрыл чоппер от любопытных глаз. Прошелся пешком, огибая лужи, наслаждаясь мирной прогулкой. Легко вспрыгнул на монастырскую стену, схожий с хищной стремительной птицей. Прислушался к тишине.
Девочка из метро в безопасности. Пусть он отдал ее врагам, но лучшую защиту сложно найти. Ее цепко держит лицевой мир со всеми проблемами и неудачами, но скрипачка чувствует музыку сущего. Людей, предметов, явлений. В шипах девочки запуталась птица, умирает с пронзенным сердцем и поет кровавую песню. Кто-то пытался ее уберечь, спрятать изнаночные петли души, а они пробивают ткань жизни, выворачивают наизнанку. Не зря Кондашов так завелся, и Фролова ждет интересная ночь.
Но Бюро не выдаст скрипачку.
Она первая, кто расслышал Грига. Вписала собственные дерзкие ноты в творимую им мелодию. За столько лет холода и одиночества нашлась созвучная Воронцову душа!
Григ кратко вздохнул, нахмурился. Довольно лирических отступлений.
День завершен, на задворках ночи уже чувствуется рассвет, кровавый, как вскрытое горло. Тройной союз заключен. Пора держать ответ пред главой.
Он спрыгнул со стены и очутился под узорчатым двойным окном, чуждым Донскому монастырю. Возле памятной таблички, пояснявшей невеждам, что наличники сняты с Сухаревой башни. То немногое, что осталось от дома. От былой мощи ордена Субаш.
Зыбкое марево окутало Грига, будто растащило на молекулы тело. Миг – и под монастырской стеной остался лишь отзвук мелодии, похожей на гул рассерженных ос.
Нервы сдали, и я расплакалась, совершенно по-детски сорвавшись.
Меня снова догнал липкий страх, накрыло ощущением близкой смерти. От того, что погиб талантливый парень, спевший на свадьбе арию Демона, сделалось так тоскливо, будто он умер из-за меня, подставился под пули, закрыл от кинжалов. Принял удар, предназначенный мне. Если бы не Григ Воронцов…
Называйте его кем хотите: гадом, бедствием, холодной тварью! А он спас меня, слышите, вы! Не хотел, но вывез в безопасное место!
В прорвавшей все барьеры истерике я кричала этот вздор в лицо Фролову. Давясь слезами, вспоминала девиц, ждавших меня в коридоре. Если бы не Григ, где б я была? Ублажала Петра Ивановича? Поиграла бы на скрипочке, покричала в койке, захлебываясь болью и унижением. А потом, как несчастный Ерохин, сорвалась со смотровой площадки гостиницы?
Говорите что хотите, плевать. Агитируйте, умоляйте одуматься. Называйте демоном во плоти. Этот человек – мой ангел-хранитель! И я верю ему, уяснили, Фролов?