Эта тьма и есть свет
Шрифт:
— Не хватит места, — возражает он.
— Хватит, если твои ребятишки исчезнут, — я говорю ему честно обо всем, что думаю. Когда он услышит ложь в моих словах, я почувствую жжение между лопаток.
Фредди кривится и сплевывает. Он выращивал своих деревенских вояк почти пять лет. Для него они как собственные дети.
— Выдвигаемся, парни! — кричит он, хлопая меня по плечу. — Есть работенка!
— Я пойду с тобой.
— Не мели ерунды, — впервые он обращается ко мне на «ты», без чинов. Фон Ветберг назвал меня
— Фредди, — я хватаю его за локоть прежде, чем он успевает улизнуть в казарму. Мы по-прежнему одни на тесном пятачке. — Я отдам тебе их, — я киваю в сторону гвардейцев. Фон Ветберг помогает разведчикам сменить повязки. — Обещаю.
Фредди смотрит в сторону фон Ветберга недоверчиво, но прежде чем фигура графа скрывается в проеме старой казармы, я замечаю улыбку. Ему всё ещё плевать на всех, кроме себя.
Я надеюсь, что так будет и дальше.
Ворон возвращается ночью.
В гетто не замолкают крики. Я знаю, что Фредди внизу, и что он не вернется обратно до тех пор, пока рядом с ним будет хотя бы один живой соратник.
Нам не хватает места. Гвардейцам нужно где-то спрятаться, нужно что-то есть и пить. Я повторяю это про себя, прислушиваясь к крикам, и когда они становятся особенно громкими, вызываю в памяти лицо матери.
Она умерла. Она, отец, и, скорее всего, Грегор. Марк, наверняка, спился где-нибудь за Океаном. Остался только я сам, и если настала пора задуматься о благополучии короны, то лучше сделать это с умом. Спасать людей нужно будет позже, а пока стоит спасти самого себя.
Фон Ветберг стоит рядом со мной и смотрит вдаль, на всполохи огня в гетто. Он молчит, но я знаю, что он не одобряет моего поступка. Такие, как фон Ветберг, считают кодекс чести смыслом жизни. Веди себя в соответствии с перечисленным списком неоднозначных моральных качеств, и можешь считать себя достойным человеком. Такие, как Фредди, считают это бредом выжившей из ума аристократии. Признаюсь, в этой негласной войне я на стороне Фредди.
— Что ответили Башни? — спрашивает фон Ветберг, когда волна криков в очередной раз подкатывает к стене, на которой мы стоим.
— Нам нужно продержаться еще два дня, — говорю я.
Сущая правда — Морохир написал очень определенно, без обычных эльфийских уверток.
— Не будут ли они рассержены тем, что происходит в гетто? — дипломатично спрашивает фон Ветберг, имея в виду действия Фредди и его деревенских самоучек.
— Думаю, они будут только рады, — говорю я. Люди, не знакомые с жизнью внутри башен, считают, что зеленая кровь объединяет эльфов, но, на самом деле, Морохир ненавидит обитателей гетто гораздо сильней любого человека.
Отправляя ворона, я опасался, что Башни потребуют в обмен на помощь в подавлении восстания уничтожение гетто. Но ворон принес хорошие вести.
— Чего они хотят взамен? —
Его взгляд всё ещё направлен вперед, и он не замечает кинжал, который я вытягиваю из рукава.
— Они хотят войну, — говорю я.
Фон Ветберг ошарашен. Он разворачивается ко мне, чтобы задать вопрос, и боковая щель в его доспехе пропускает лезвие. Я делаю шаг назад и подталкиваю командира гвардии вниз.
Гетто проглатывает его мгновенно.
========== 2. Союз Флотилий. Восточный маяк ==========
Рейви злится на меня из-за того, что я снова опаздываю на вечернюю перекличку. Она кричит в окно моей комнаты, что собирается зажечь Бурьян-Траву нечистому. Мол, я тогда перестану опаздывать, и ей не придется краснеть за меня перед родителями. На самом деле, она моя лучшая подруга. Даже если она грозится страшным предательством — это просто шутка. Я запихиваю в котомку пару самых крупных моллюсков, прикрываю сверху листьями, натягиваю мамины башмаки и выбегаю на улицу.
Вдвоем с Рейви, хохоча, обгоняя друг друга, мы бежим на площадь, к перекличке. Сегодня должны выбирать девушек на корабль до восточного маяка, и мне до ужаса интересно, кого назначит городничий. Рейви рассказывает, что Нейара собирается поднести старосте акулий плавник! От хохота я зажимаю рот ладошкой.
— Мы уже взрослые, а ведем себя, как малые дети! — мой голос звучит строго.
Акулий плавник, тоже выдумала!
На площади почти пусто. Мы замираем в центре и оглядываемся в поисках подруг. Рейви обеспокоенно смотрит в сторону стоящих на якоре кораблей. Вечерняя бухта кажется горящей от факелов, полыхающих на пришвартованных судах.
— Где все?
Мы оглядываемся, но из знакомых лиц поблизости я нахожу только Нейару. Ее глаза заплаканы, а в руках я не вижу котомки.
— Мама! — кричит Нейара. Прекрасные светлые волосы, ее гордость, растрепаны, испачканы в крови и воняют протухшей рыбой.
— Что случилось? — спрашивает Рейви.
— Мама! — Нейара бросается к нам, обнимает Рейви и принимается рыдать у нее на плече.
Я ничего не понимаю.
Откладываю котомку на мощеную булыжником поверхность площади. Остальные — те, кто пришел вместе с нами на перекличку — выглядят такими же растерянными, как я.
— Они убили маму! — слова вырываются изо рта Нейары, а толпа подхватывает их и растаскивает вокруг. Люди начинают шептаться о смерти женщины.
— Что случилось, Нейри? — Рейви гладит Нейару по растрепанным волосам. Я замечаю городничего и бегу к нему, чтобы задать вопросы, но тот останавливает меня жестом, заметив издалека, трубит в рожок, а потом, дождавшись тишины, кричит на всю площадь:
— Война! Война! Война с остроухими! Восточные земли в огне! Восстание! На заре объявлен общий сбор!