Эти двери не для всех
Шрифт:
– Почему это я не замечал, Гриша? Очень даже замечал… И рецензировал… Роль эстрогенов в патогенезе дэ-гэ-пэ-же… Кто же мимо этого пройдет?
– Ну, а раз вы читали эти статьи – неужели не увидели, что назрела монография?
– Гриша, сукин ты сын, – тихо ответил Назаров. – Ты что же это, мерзавец, торгуешься?
– Совестно вам, Иван Андреевич, – грустно сказал Бравик. Он уже знал, что удочка закинута, а наживка проглочена. – Вы хотите, чтобы я поехал в Тверь? Вы хотите?
Так значит, я поеду в Тверь, и говорить
– Ах ты жидяра, шантажист, – удовлетворенно сказал Назаров.
Он знал правила игры. Бравик знал правила игры. Им было просто договариваться друг с другом.
– Так поедешь? – спросил Назаров.
– Надеюсь, председательствовать мне там не надо?
– Да ну что ты! Сделай сообщение, посиди в президиуме… В завершительном выступлении отметишь работы кафедры и самого Чернова лично. И вечерним поездом домой.
– Хорошо, Иван Андреевич, поеду, – сказал Бравик.
– Вот и молодец. У тебя операций много на этой неделе?
– Немного.
– Я сейчас ординатора отправлю, он тебе билеты привезет, – довольно подытожил Назаров.
Бравик положил трубку. Собственно, в том, чтобы съездить в Тверь, ничего плохого не было. Короткая конференция, сильная кафедра, вполне возможно – интересные доклады. От этих региональных конференций Бравик почему-то всегда получал больше удовольствия, чем от симпозиумов и ежегодных пленумов. Там не протолкнуться было между светилами, а спокойно разобраться в том, что докладывали, всегда удавалось только не спеша, прочтя материалы уже в Москве.
Он даже несколько воодушевился – сразу представил домашнюю атмосферу тверской конференции, каких-нибудь молодых ребят с их собственными, а не перекатанными результатами, уютный банкет, профессорский коньячок, его, бравиковский, чаек (он спиртного почти не пил) и – чего греха таить – соответствующее отношение к нему, столичной штучке. Но это – ладно. Это, конечно, глупости, никогда он этого не поощрял. А когда встречал работы оригинальные и перспективные, то через того же Назарова продвигал в "Урологию и нефрологию" и не забывал устроить авторам приглашение в Москву на семинар или международную конференцию. По этой же, кстати, причине имел множество доброжелателей в провинции, Еще он подумал, что отложит Лучкова на следующую неделю. Нет худа без добра, не лежала у Бравика душа оперировать Лучкова завтра. Отчего-то не хотелось Бравику его оперировать.
Бравик провел утреннюю конференцию и попросил Митю зайти к нему.
– Митя, – сказал Бравик, – мне надо поехать в Тверь. Лучкова завтра оперировать не будем.
– Правильно, – сказал Митя. – Я вам говорил – он не подготовлен.
– Вот, вот. Пусть его анестезиологи еще подготовят. Цистэктомию сделай сам.
Аденомы пусть ординаторы делают. Ты проследи. Встань на первые руки. Ты или Гурам…
– Хорошо, Григорий Израилевич. Разберемся, – сказал Митя. – В двенадцатой
– Это безобразие. – Бравик повысил голос. – Это никуда не годится! Гулидова палата?
– Григорий Израилевич, у Гулидова пять палат, – резонно сказал Митя. – Ну что вы, а? Он не может каждую ягодицу отследить. Это вообще интерн абсцесс пропустил.
– Так… Не надо мне тут адвокатов. Вот пусть Гулидов сам идет в гнойную хирургию, сам договаривается и сам переводит. Здесь вскрывать не будем. Это безобразие!
– Да переведем, – спокойно сказал Митя. – На пластику лоханки вы в графике.
Переносить?
– Оперируй. Вместе с Гурамом оперируйте.
– Понял. Только я график перепечатаю, а вы – подпишите.
– Да, разумеется, – сказал Бравик.
Он отпустил Митю и позвонил Никону. Трубку взяла постовая сестра.
– Владимира Астафьевича…
– Он в перевязочной, – сказала сестра.
– Это Браверман говорит. Позови его, пожалуйста.
– Ага… Сейчас, Григорий Израилевич…
Она стукнула трубкой по столу и убежала.
Вскоре подошел Никон.
– Привет, Бравик. Как дела?
– Все нормально. Ты знаешь, я в Тверь уеду завтра.
– Зачем тебе в Тверь?
– Конференция. Назаров попросил… поприсутствовать.
– Ну, давай. Водки попьешь, аспирантку склеишь, – хохотнул Никон.
– У Худого день рождения завтра.
– Точно, – сказал Никон. – Мы проставимся за тебя. Не переживай.
Бравик не любил дней рождений, крестин, свадеб, спусков яхт на воду, почти никогда не ходил – на него не обижались.
– Как он себя чувствует?
– Бравик, это не комментируется, – усмехнулся Никон. – Хорошо себя чувствует.
– Его, вообще, обследовали потом? – сварливо спросил Бравик.
– А это надо?
– Да пожалуй, что не надо, – буркнул Бравик.
– То-то, – сказал Никон. – Когда ты вернешься?
– В пятницу.
– Ну, давай. Счастливого пути.
– Пока.
Бравик положил трубку.
Бравик боком вошел в купе, положил портфель на полку и неловко, бочком, сел, не сняв пальто.
Билеты для него были заказаны в мягком вагоне, это было хорошо. Было бы совсем хорошо, если бы в соседях оказался молчун средних лет, непьющий, аккуратный.
Такой, чтоб пошелестел немного газетой, попил чаю и лег спать.
Бравик снял пыжиковую шапку, протер носовым платком запотевшие очки, провел платком по подмокшей лысине, отдернул занавеску и посмотрел на часы. До отправления поезда оставалось пятнадцать минут. Бравик очень не любил спешки, суматошного проталкивания по коридору, не любил пережидать, пока соседи разложат по ящикам сумки и коробки, и всегда приезжал к поезду загодя. Но стоило ему выйти на перрон, он начинал торопиться, семенил, обгонял носильщиков, успокаивался только в купе.