Это будет вчера
Шрифт:
– Вот и все, Ольга! – уверенным тоном произнес я и широко широко улыбнулся. Я тысячу лет уже так не улыбался. Я был счастлив, что моя улыбка вновь вернулась, – вот и все, Ольга!
Но в ее глазах я уже не читал радости и торжества. В них промелькнула несвойственная ей тревога и жалость, бесконечная жалость ко мне.
– Григ, – она приблизилась ко мне и едва прикоснулась к моей небритой щеке. – Что вы хотите этим сказать, Григ?
Я поднял на нее уверенный взгляд.
– Сегодня я сделав признание, Ольга. Кажется, я все вспомнил. И я так этому рад.
– О, Боже, Григ! Чему вы
– Я все понимаю. Все! И радуюсь, что нашел силы признать, что неправильно жил, что загубил жизнь близкого человека. И радуюсь, что вскоре заплачу за это. Я радуюсь концу, Ольга. Я впервые в себе почувствовал огромные силы. Я никогда не был так силен, как сейчас.
– Но, может быть… Может быть, попытаться еще что-нибудь сделать? – И в ее голосе вновь промелькнула неподдельная жалость.
Я махнул рукой.
– Оставьте, Ольга. Удивительный вы человек! Вы так желали моей гибели. И теперь, когда она налицо, вы вдруг отступаете. Впрочем… Впрочем, это так свойственно женщинам.
– Может быть, Григ. Но мне жаль… Я оказалась плохим адвокатом.
– Вы им и не были. Я же все понимаю. А теперь, когда вы вдруг захотели им стать, я уже этого не желаю. Я действительно уже не нуждаюсь в адвокатах. Я не заслуживаю защиты. И отказываюсь от нее.
– Григ, но все-таки, Григ… – и она не выдержала и обняла меня за шею в порыве жалости.
– Не надо меня жалеть, Ольга. Когда-то я так хотел уткнуться в ваши колени и расплакаться. Теперь мне это не надо. Я уже ничего не боюсь. И не нуждаюсь в жалости. Я расплачусь за все. Когда-то меня всегда подгонял страх. Страх чего-то не успеть, страх быть хуже других, страх ничего не добиться. И этот страх не давал мне жить. И разрушил мою жизнь. А зачем было успевать, спешить, добиваться? Ведь жизнь так прекрасна! У меня в ней было все. И я сам от всего отказался. Но сегодня я избавился от этого страха. Я понял, что не боюсь смерти. И я понял, что это равнодушие к смерти дает огромные силы и огромную мудрость. Вы поверите, но я стал гораздо мудрей за дни, проведенные здесь. И я даже благодарен вам…
Ольга резко повернулась, отошла к окну. Но я чувствовал, что она плачет. И не хочет, чтобы я видел ее слезы.
– Вот вы, сильная женщина, и плачете. Зачем?
Посмотрите, какое солнце! Вы его будете видеть каждый день. Жаль, что мне этого уже не дано. Впрочем, это правильно. Я не знаю, как бы посмел посмотреть в лицо солнцу. Передайте ему привет, Ольга…
– Хорошо, Григ, – сквозь слезы выдавила она. – Оно вас обязательно простит…
– И еще одна просьба. Принесите мне старые вещи. Они где-то пылятся в моем доме. Я устал от этого костюма. И не желаю в нем принять смерть. А теперь… Идите… Мне нужно отдохнуть перед признанием. Идите, Ольга.
Она не выдержала и вновь меня крепко обняла.
– И вы меня простите, Григ. И вы тоже…
Она ушла, так и не обернувшись, оставив меня одного.
И я уже радовался своему одиночеству. И мне было горько, что Мышка меня запомнила другим. Что она так никогда и не узнает, что я смело иду на расплату за свое предательство. За свою проданную мною же жизнь…
Фил
Я облегченно вдохнул воздух,
Она вышла из ворот городской тюрьмы под руку с Дьером. Мне показалось, что она заметила меня, но не подала виду. Я тоже не бросился к ней. Мне не хотелось сталкиваться со следователем. И я пошел за ними следом, практически не скрываясь.
Они расстались возле пивной Глебушки. И Ольга, словно дразня меня, зашла туда. Я покорно последовал за ней, смутно предчувствуя, что навлеку на себя беду со стороны Глебушки и его однорукой подружки.
Широко распахнув дверь, я сразу же заметил огромную блестящую люстру, низко свисающую в центре забегаловки. Я не выдержал и сплюнул. Нет, Глебушку только могла исправит.
Пивная была набита бродягами, грузчиками, сомнительными интеллигентами. Они дружно чокались кружками и на меня не обращали никакого внимания.
Им я был абсолютно неинтересен. И сокровенных желаний они не имели. Им достаточно было сидеть здесь, за грязными столами, ругаться, спорить и отхлебывать из мутных стаканов светлое дешевое пиво.
Я юркнул за столик в самом углу, где сидела Ольга.
– Чтобы такая красавица – и в такой дыре! – сказал я вместо приветствия.
– Вы тоже недурны, Фил, но все время здесь околачиваетесь.
– И в ее темных, как ночь, глазах я прочитал дружелюбие и даже симпатию.
– Ольга, поверьте, из всей вашей шайки, только к вам я питаю искренние чувства. Но вы… Извините, как адвокат палец об палец не ударили, чтобы помочь выкрутиться моему другу.
– А что бы вы сделали на моем месте, когда улики все на лицо? Вы наивны, как мальчишка, Фил. Следствие имеет право опираться исключительно на факты. И только вы, художники, можете руководствоваться интуицией. Я приложила все усилия, но…
– Ольга, а если предположить, что девушка вовсе и не убита? – ляпнул наугад я.
Ольгина рука с сигаретой заметно дрогнула.
– Фил, что за чушь вы несете?
– Вдруг эта девушка имитировала смерть, а? Ловко сыграла, чтобы, наконец-то, отомстить Григу. Поверьте, Ольга, я отлично знаю женщин. Каждая из них мстит по-своему, но каждая из них обязательно мстит!
– Вы, я вижу, не питаете особой симпатии к несчастной убитой?
Я замахал руками.
– Оставьте, Ольга! Я ее не знал и не имею права судить, но я хорошо знаю Грига и поэтому имею право предполагать.
– Ну, это всего лишь ваше право, – она пожала плечами, – и не более. Но Фил, все факты, увы, не подтверждают вашу версию. На фотографии отчетливо видна тень Грига. Неужели вы думаете, он тоже играл в эту игру, чтобы потом с радостью усесться на электрический стул. К тому же найдено тело убитой. Все, что вы говорите – это чистейший абсурд!
– Абсурд, – печально вздохнул я, – и я в отчаянии от собственного бессилия, что ничего не могу сделать для друга.
– Единственное, что вы можете – это найти его старые вещи. Ведь вы лучше всех знаете его дом.