Это было на Ульяновской
Шрифт:
Через несколько дней старый мастер пришел на эту улицу и увидел девочку со скакалкой.
— Ты кто такая? — спросил он у нее.
— Я — Валя Пронина.
— Скажи-ка, Валя Пронина, где живут вот эти ребята?
Он показал ей фотографию. Девочка махнула рукой в сторону Буденновского и завертела скакалкой.
Так появилась в доме Кизимов эта фотография. Вместе с доброй памятью о человеке, который не только взял на себя труд отыскать их, но и отказался от денег, заявив:
— Меня
Мария Ивановна поставила тогда фотографию на самое видное место. И вот теперь, когда в город вошли враги, ее нужно было спрятать. Спрятать только потому, что на ней был мальчик в пионерском галстуке. Неужели мама тоже боится фашистов? Нет, это они, фашисты, боятся, даже детей, если на груди у них пионерский галстук! А может, правильно, что боятся! Но об этом после, сейчас главное — выйти на улицу, посмотреть, что там делается. Был бой, была бомбежка — вдруг кто-нибудь ранен, лежит, истекая кровью, ждет помощи, а они все попрятались. Может, кого-то завалило и он не может сам выбраться?..
Коля подошел к матери, бережно обнял ее за плечи, сказал тихо:
— Пусти меня, мама. Я скоро вернусь. Ты ведь понимаешь — так надо.
Она понимала. Кивнув головой, проговорила:
— Будь осторожен, сынок.
Проводив взглядом сына, подошла к столу, расправила лежащую на нем газету, завернула в нее фотографию. Потом обернула пакет клеенкой, перевязала суровой ниткой и сняла с вешалки пальто.
— И ты уходишь? — всполошилась Валя. — Пожалуйста, мамочка, не уходи, мне страшно!
— Не бойся, доченька, я не ухожу. Я тут, возле дома.
Прихватив стоявшую у дверей лопату, Мария Ивановна вышла во двор. Слева от двери вдоль окон коридорчика, служившего кухней, густо разрослись цветы. Розовые и темно-красные георгины еще не успели сбросить листья, и они висели почерневшими, безжизненными клочьями, глухо шумя на ветру. Отводя рукой обледеневшие ветки, Мария Ивановна пробиралась вдоль стены к середине окна, чтобы легче приметить место. От короткого сильного удара тонкий ледок хрупнул, и лопата глубоко ушла в мягкую, влажную землю…
Зарыв пакет, она вернулась в дом, присела, не раздеваясь, к столу, задышала глубоко и ровно, стараясь унять сердцебиение. И чего она так разволновалась? Все будет хорошо. Враги пришли ненадолго. Их обязательно прогонят. Может, с войсками придет Антоша. Как она истосковалась по нему за эти полгода, как изболелось за него сердце! Зима, холодно, как-то им там, в окопах?..
— Мам, иди ко мне.
— Сейчас, доченька. Только печку затоплю. Ветром все тепло повыдуло. Да и кушать, небось, тебе хочется. Сейчас картохи наварю,
— Правильно, — повеселела девочка. — Давай я тебе помогать буду.
— Давай, быстрее управимся. Бери-ка вот водичку, ставь на огонь. А в эту кастрюльку картошки набери. Чтоб на всех хватило.
— Хватит, нас ведь теперь мало. Это раньше целое ведро надо было.
Мария Ивановна старалась отвлечься, отогнать тревожные мысли о сыне…
Коля вышел на улицу не один. Рядом, стараясь поплотнее запахнуть широкую отцовскую телогрейку, шагал Витя, за ним, ругая на чем свет стоит фашистов, — Яшка.
— Это ж надо, паразиты, куда добрались. Чего они тут не видели, гады ползучие! Вон, домов понарушили сколько — по ихним бы бомбой шарахнуть!
— Не бойся, Яшка, придет время — шарахнем, — обернулся к нему Коля. — А сейчас давай потише, к Буденновскому подходим.
— Стоп, ребята, это еще кто? — замедлил шаг Витя, заметив среди развалин фигурку мальчишки, собиравшего обгорелые доски. — Никак Коля Петренко, тот, что шпиона ловить помогал. Эй, пацан, ты чего тут делаешь? Беги домой, замерзнешь!
— Дома тоже х-х-холодно, — подходя к ним, произнес Коля. — Мать болеет, протопить надо… Вот и собираю дровишки.
— Тоже мне, дровишки, — улыбнулся Коля Кизим. — А ну, братва, поможем тезке. Вон бревнышко подходящее торчит, рядом еще одно. Раз-два, взяли!..
Через несколько минут за высоким дощатым забором раздался пронзительный визг пилы и стук топора.
— Что это вы шуму-то понаделали?! — прикрикнула на ребят большеглазая девушка. — Немцы ведь… страшно.
— Потому и шумим, что немцы! — задорно ответил Яшка и озорно подмигнул. — А ты чья, такая пугливая?
Но девушка уже скрылась за дверью своего дома, расположенного в самой глубине двора.
— Нинка это, Пономаренкина дочка, — пояснил Коля Петренко.
Яшка удивленно присвистнул:
— Александра Семеновича? Скажи на милость, не угадал. Богатая будет. Отец-то ее где? Воюет?
— Воюет, да что-то писем, мать говорила, давно нет.
Коля Петренко собирал поленья, радостно таскал их в коридор:
— Ну, теперь натопим. Теперь согреемся… Ребята, да вы заходите, кипяточку попьем — теплее станет.
— Ты нас и так согрел, — расхохотался Витя. — Аж пот прошиб, как топором намахался.
Но работа не только согрела ребят, она подняла настроение. Они почувствовали себя, как прежде, хозяевами своей улицы, своего города. Шли, отрешившись от всякого страха.
— Ребята, подождите, я с вами!
Они оглянулись и увидели Игорька. Чудеса! Как это Ольга Федоровна его отпустила?