Это было у моря
Шрифт:
Лианна мрачно спустилась по лестнице и постучалась в кабинет мужа. За дверью было непривычно тихо. Даже музыку не слушает. Может, его вообще дома нет? Лианна постучалась еще раз и уже готова была уйти — надо еще было приготовить ужин — как вдруг дверь распахнулась, и Рейегар впустил ее внутрь, сразу же заперев за ней задвижку — непонятно зачем.
В комнате были раскрыты оба окна, и пахло яблоневым цветом и мокрой травой со двора. И еще чем-то совершенно непривычным в этом контексте. Лианна покосилась на мужа.
— Рейегар, ты что, пил?
Тот,
— Пил. И немало.
— Боги! Зачем? Я за двадцать два года нашей совместной жизни ни разу не видела тебя пьяным!
— Один раз видела. На нашей свадьбе. Ты не помнишь? Я и тогда здорово набрался… Тебе было нельзя — вот я один. Тебе и сейчас нельзя. Все неправильное, что я делаю — делаю в одиночестве…
— Да, сейчас припоминаю. Меня так тошнило, что я вообще не обращала внимания на то, что делали другие… Даже ты… — Лианна подошла к проигрывателю и включила то, что там было внутри — раз дело обстоит так, не стоит выносить это на всеуслышание. Да и Арья вечно бродит вокруг, как шпион, — мало ли что.
— Я напился тогда. Напился сейчас.
Она села в привычное кресло — отодвинув лапы Луны, что тоскливо покосилась на хозяйку. Солнце лежал под окном, периодически поднимая голову и принюхиваясь к вечернему воздуху и запаху дождя.
Рейегар уныло чертил на столе какие узоры пальцем — в бронзовом шипастом канделябре, потрескивая от капель дождя, изредка залетающих в окно, горела темно-красная свеча, и он, по дурной своей старой привычке, ковырял горячий воск и катал из него шарики или размазывал по столу. Когда появились младшие дети, он, вроде, перестал этим развлекаться на публике — но кто его знает, чем он занимается тут в одиночестве? Лианна поморщилась:
— Ты мне так и не сказал, зачем. Зачем ты напился?
— Не зачем, а почему. Потому что мне стыдно. Я оказался неправ.
Лианна даже руками всплеснула:
— Это повод, по-твоему? И нажираться, и крутить сыну уши?
— Уши я ему не крутил. То есть, да. Я вытащил его за ухо из Сансиной кровати, где он кутал Риконова пса в белый плед, что ты связала для Рейеллы и что лежал там в качестве покрывала. Потом я просто оттащил его в детскую за шкирку. Они меня достали сегодня. Они шумят — не дают ни подумать, ни сконцерти… тьфу, сконцентрироваться. Именно сегодня! — Рейегар треснул кулаком по столу, и в его бокале нежно звякнули два кубика льда, тающие на дне.
— А что случилось сегодня? — осторожно спросила Лианна, — И в чем ты неправ — скажи, пожалуйста!
Муж поднял на нее совершенно пустые лиловые глаза:
— Я получил звонок. Из столицы. От одного старого знакомого из художественного колледжа. Ее приняли — первый тур она прошла с блеском. Официальные письма придут лишь через месяц — но он, так скажем, поспешил меня обрадовать…
— Кого приняли? Сансу? Она-таки добралась дотуда и сдала наброски? Как хорошо!
—
— Боюсь, что я и вправду не понимаю тебя… Я думала, мы хотим, чтобы Санса начала учиться в колледже. А теперь ты мне говоришь, что она поступила — и выдаешь это за трагедию. В чем тогда был весь смысл, Рейегар?
— Ну, давай, я тебе объясню. — он оторвался от своих узоров и выпрямился в кресле, сведя вместе кончики пальцев. Лианна проследила за его не слишком уверенными движениями. Рейегар весь испачкался в воске, и теперь пальцы у него были красные — как будто в крови.
— Смотри. Я думал, что Санса сунется со своими набросками в эту богемную клоаку, и ее просто отошьют. Там без блата и связей не берут. Или берут редко. Полагал, что она после пойдет куда-то еще — ну, хоть в наш университет. И будет себе спокойно учиться, найдет там нормального мужа, и жизнь ее наладится. А тут, — Рейегар глотнул из практически пустого стакана, злобно поставил его на стол и плеснул туда, на растаявший лед, щедрую порцию виски — бутылка, как выяснилось, стояла под столом. — А тут я уж не знаю, или имя и связи сыграли роль, или ее рисунки так уж хороши — или сама она… В общем, она выиграла в лотерею. Еще и на стипендию может претендовать, сказал завкафедрой. Ее работами заинтересовались те, кто эти стипендии отстегивает по округу.
— И я продолжаю не понимать, — недоумевала Лианна, — Чем плохо-то?
— А тем плохо, что она там утонет! Это гнуснейшее место, пойми ты! Чтобы там выплыть, ей придется либо изолироваться, становиться аутсайдером и уходить в чистое искусство — мне кажется, не ее случай — либо меняться, подстраиваясь под общий коленкор! Ты знаешь, например, что большая часть девушек из этого колледжа проходит через постель собственных доцентов? Это там норма. Не заставляют — а просто такая форма знакомства… А еще — в качестве расслабления и слияния с мировыми флюидами — наркотики, выпивка без меры, оргии всякие… и ты еще спрашиваешь — почему я напился? Потом что я сам — именно я, а не кто-то другой, толкнул ее на этот путь. Будь у меня побольше мозгов и поменьше эмоций — я бы все просчитал заранее. А теперь — она отличилась, удачно прошла конкурс — и пойдет дальше, как любая шестнадцатилетка, которую поманили щедрым куском пирога. Тут же все построено на тонкой игре на самолюбии и на юношеских комплексах — никто не верит в себя настолько, чтобы ждать успеха и потом, получив хоть какое-то подтверждение собственного таланта, настолько этим окрылен, что перестает замечать, что талант ведет тебя совсем не туда, куда бы стоило идти.
— Тебе не кажется, что ты трагедизируешь?
— Да боги, нет! Это везде так — и в мое время в консерватории было похоже. Но эта столичная дыра — вообще притча во языцех. Про это знают все — кроме тех, кто туда поступает! И теперь туда попала и Санса! Если бы знать заранее…
— То что? — Лианна уже догадалась об ответе, это печалило ее настолько, что она была готова встать и уйти, прежде чем хмельной муж скажет то, что лучше бы не слушать — и не произносить.