Это было в горах
Шрифт:
— Козья тропа, — определил Борис, заметив, что дорожка повернула к обрывистым скалам, заросшим мхом и лишайниками.
Следопыт свернул с тропки и пошел низом. Но и здесь дорогу ему перегородил неведомо откуда взявшийся отвесный каменистый гребешок.
Пройдя по гребешку над скальным обрывом, он добрался до сравнительно пологого спуска и оказался на новой, более широкой тропе. Она не так петляла, как первая, итти по ней можно было выпрямившись во весь рост, а главное — совсем бесшумно.
Один некрутой поворот, другой, и вдруг…
Сердце подростка так застучало в груди, словно он уже встретился лицом к лицу со своим противником.
'Забывшись, Борис крикнул:
— Товарищ Нуклай!
Сейчас же спохватился, поморщился и, спрятавшись за дерево, подал условный знак.
Немного погодя на тропе показался Нуклай.
— Зачем кричишь, да еще зовешь меня по имени? — строго заметил он.
— Простите, опять забыл… обрадовался, — ответил Борис, показывая на кучку навоза.
— Э-э, брат, это старый след, очень старый. Конь здесь прошел, пожалуй, год тому назад, а может, и больше… Но и Басаргин здесь проходил. На этой же самой тропе я видел след лошадиного копыта.
Обняв смущенного подростка за плечи, Нуклай потеплевшим голосом еще раз наказал:
— Тише веди себя, тише! Ходи как козочка — неслышно, неприметно.
— Теперь уж не забуду, Нуклай. Это я от радости кричал. Думал, на след напал…
— А правее пройти нельзя?
— Нет, там скалы, курумник.
— Очень хорошо. Значит, Басаргин может пройти только тут. Здесь мы его и будем ждать.
— Дальше не пойдем? — огорчился Борис.
После того, как первый след был найден, его охватил азарт разведчика.
— Если надо будет, пойдем. Но эту тропку будем держать все время под обстрелом. С правой стороны прохода нет, говоришь ты, с левой тоже нет. Видишь, скалы… Значит, только этим самым хребтиком и можно пройти. Вот ты и сиди здесь, караулы Спрячься как следует между лиственницами. А я пойду вниз, посмотрю еще. Если меня долго не будет, не шуми, не беспокойся. К ночи приду.
— Ладно, — покорно согласился Борис, но сейчас же беспокойно завертелся.
— Чего ты? — прошептал Нуклай, тоже оглядываясь.
— Шум какой-то…
— Ветер. Струей идет, вот лиственницы и зашептались. Ну, карауль! Я скоро.
Через несколько секунд шаги Нуклая словно растаяли в плотном таежном воздухе.
«А что, если старик придет? — размышлял Борис— Что мне тогда делать? Как же это я забыл договориться?»
Подросток прижался к камню, у которого только что устроился. В тайге было тихо. От нечего делать следопыт начал наблюдать за птицами. Таких он еще не видел. Вот одна подлетела совсем близко. Тёмнокрасная головка, такая же грудка и грязновато-серое брюшко… Но рассмотреть птаху как следует не удалось. Стремительно опустившись на куст акации, она сейчас же стала беспокойно оглядываться, совсем как человек в незнакомом месте. Заметив Бориса, трепыхнула крылышками, сердито
В ответ поднялся гомон на соседних кустах акаций.
Солнце клонилось к закату, и птички, казалось, начинали свою спевку. Какая-то из них, невидимая в густом кусте, выводила трели особенно звонко и весело.
— Запевала, — усмехнулся Борис. А прислушавшись, двгадался: — Сибирский соловей.
Мысленно старался выделить из птичьего хора отдельное голоса и мысленно подражать им. Получалось, может быть, не совсем точно, но занимательно.
— Пи-и-ить… Чуть-чуть, чуть-чуть, — просил жалобный голосок.
— Тюир-лиз, тюир-лиз… жив-ли, жив-ли, — спрашивал другой.
Первый продолжал настаивать:
— Чуть-чуть, чуть-чу-уть… пи-ить, пи-ить… А третий отрывисто защелкал:
— Цыть-цыть, цыть-цыть… жив-вить, жив…
И словно по команде, хор умолк. На каменистый гребешок набежала тень. Это запоздавшая туча, темяофио-летовая в середине, светлорозовая по краям, торопилась на запад, догоняя солнце. В траве зашуршали первые крупные капли дождя…
Борис перебежал под старый раскидистый кедр. Там все-таки спокойнее.
Но туча скоро ушла на запад, оставив за собой только легкую полоску тумана да шелест дождевых капель, срывающихся с листьев.
Повеселевший следопыт выбрался на тропу. Ему надоело сидеть на одном месте, и он решил сделать небольшой круг около своего караульного поста.
Однако брести по сырой траве, скользя набухшими сапогами по мокрому камню, тоже невесело. Борис свернул на узкую тропку, ведущую к обрывистым скалам, и почти столкнулся с Нуклаем. Бригадир рассматривал помятую траву, кучу углей и пепла.
— Не усидел? — спросил он растерявшегося спутника. — Видишь, что тут Басаргин наделал? Это уж явные следы. Старик даже консервную коробку забыл спрятать.
Нуклай ткнул носком сапога «Щуку в томате».
— Наши консервы, — узнал Борис.
— А чьи же больше?.. Ну, брат, побывал я и внизу. Там совсем глухо и на каждом шагу тропы маральи и козьи. Словом, конский след потерялся. Придется здесь ночевать. Утром виднее будет, а сейчас давай закусим.
Проголодавшийся Борис охотно сбросил со спины рюкзак.
ПЕРВАЯ НОЧЬ В ДОЛИНЕ СМЕРТИ
Димка уверенно вёл караван по знакомым местам. Повод свободно болтался в его руке, — умный Сокол ни на шаг не отставал от молодого проводника. И чем дальше уходил небольшой отряд, тем меньше Димка обращал внимания на дорогу. Он шагал почти машинально. Мысли подростка бродили далеко и от тропы, и от Долины Смерти.
Вот он лежит на большом ветвистом дереве, кажется, дубе. Лежит на развилке сучка и пристально-пристально вглядывается в дальние кусты… Скоро один из них еле заметно колыхнулся, и в высокой траве показалась ненавистная фигура в зеленом мундире. Он наводит ружье, прицеливается, и гитлеровец падает мертвым. За отца!