Это лишь игра - 2
Шрифт:
Я заскакиваю в ближайший магазин, трясясь от ужаса. Седан останавливается рядом. Боже… какой кошмар, шепчу я в панике. И самое плохое, что я еще и Юльку теперь сдам…
Судорожно достаю телефон. Набираю Германа. На этот раз, к счастью, он отвечает сразу.
— Привет… Герман! За мной следят…
— Привет, — голос его сонный. А потом он задает совершенно неожиданный вопрос. — Уже?
— Что значит — уже? — чуть не плачу я.
— Да это я попросил. Василия. Помнишь, я тебе рассказывал, что он открыл в Ангарске свое охранное агентство?
— Так это не от Леонтьева? — выдыхаю я с облегчением.
— Нет. Это от Василия. Не бойся, Леночка…
43. Лена
Страх отпускает.
Нет, ну какой же все-таки Герман!
У меня в груди встал ком от избытка смешанных чувств. Это и восхищение напополам с благодарностью, и застарелая тоска по нему напополам со стыдом.
Да, мне стыдно оттого, что я в нем… ну не то что сомневалась, но допускала же нехорошую мысль на его счет. А на деле по части великодушия мне до него расти и расти…
Я набираю каких-то конфет к чаю, печенье, яблок, связку бананов. Вера Алексеевна будет ругаться, конечно, в своей манере: «Ох, зачем такие траты? У нас всё есть».
Она всегда так говорит. Но мне неловко идти к ним с пустыми руками, особенно теперь — когда еще и Юльку на них повесила.
Иду к дому, а сама боковым зрением слежу: едет или не едет за мной охрана. Едет. И это такое странное чувство. С одной стороны, как-то немного напрягает, словно я под колпаком. А с другой — спокойно и приятно.
Подхожу к подъезду и от удивления невольно приостанавливаюсь под окном комнаты Антона. Из открытой форточки разносится Юлькин заливистый хохот и, что совсем непривычно, его смех. Я уже и забыла, как он звучит. Я забыла даже, что Антон вообще когда-то смеялся…
Я стою и не знаю, что делать дальше. Нет, я рада слышать его смех. Очень рада. Это как неожиданная добрая новость. Как глоток надежды.
И еще я рада, что Антон с Юлькой поладили. Я ведь так переживала, что они разругаются, не уживутся. Прежде они друг друга на дух не выносили. Антон считал Юльку, мягко говоря, вертихвосткой и даже убеждал меня прекратить с ней общаться, мол, дурное влияние заразно. Юлька тоже чего только не говорила в его адрес. И вот пожалуйста — общаются друг с другом за милую душу.
Ловлю себя на том, что прислушиваюсь к их смеху и улыбаюсь. Однако при этом чувствую себя третьей лишней, что ли. И даже как будто заходить туда неудобно. Кажется, что я своим появлением всё испорчу.
Я оглядываюсь на серебристый седан. Стоит неподалеку. Тот, кто там сидит, наверное, не понимает, с чего я вдруг зависла под окном. Вздохнув, захожу.
Мне открывает дверь Вера Алексеевна. Она рада моему приезду, только глаза у нее бегают. И суетится она больше, чем обычно.
И
Мы обе замолкаем. Я вижу, как Вере Алексеевне неловко. Она прямо не знает, куда взгляд деть.
Мне тоже как-то не очень. Замечаю, что всё еще держу в руках пакет со сладостями и отдаю ей. Она немного протестует по привычке. А затем, смущенно хихикнув, Вера Алексеевна вдруг громко и с какой-то неестественной радостью выкрикивает:
— Юля! Антоша! Леночка приехала!
После такого мне становится еще больше не по себе. Правда, ее крик там, похоже, и не слышат, продолжая вовсю веселиться.
— Мне можно все-таки войти? — спрашиваю ее.
— Конечно, Леночка! Почему ты спрашиваешь? — краснея, восклицает она. — А я пойду чай поставлю.
Она попросту сбегает на кухню. Постучав, просто ради приличия, так как стук мой тоже явно никто не слышит, не вхожу, чувствуя себя помехой.
В первый момент у меня и правда возникает ощущение, что я заявилась невовремя и вообще зря, как незваный гость. Даже возникает порыв немедленно уйти, пока меня не заметили, но я стою на пороге как приклеенная.
Юлька сидит на стуле, закинув скрещенные ноги на кровать Антона. Ее голые пятки упираются ему в бедро. В руке у нее его телефон, он тянется за ним, пытаясь отобрать, но Юлька не дает. Дразнит, отводит подальше, потом снова подносит к нему и тут же отдергивает руку. Антон в попытке забрать свой телефон даже приподнимается на одном локте. Причем вполне уверенно. Еще недавно он вот так не мог, как ни пытался.
Но потом обессиленно падает.
— Что? Всё? Сдулся? Дохляк! — смеется Юлька и пинает его пяткой в бедро.
Он улыбается, ловит ее ногу за лодыжку. А потом замечает меня и… не убирает руку. Взгляд его меняется, лицо его меняется. Он вдруг начинает гладить Юлькину ногу — но слишком нарочито, явно для меня. Не знаю… не понимаю, зачем ему это.
К тому же мог бы и не делать этого. Мне вполне хватило и того момента, когда я только вошла. В тот момент Антон смотрел на Юльку с неподдельным мужским интересом. А сейчас это просто какой-то дурацкий спектакль. Только ради чего? Он как будто хочет меня этим оскорбить или уязвить. Может, он злится на меня за что-то?
Юлька меня не видит, но возмущается и шутливо пинает его свободной ногой:
— Э-э-э! Обалдел, Антонище! Руки прочь от Советской власти!
Потом бросает случайный взгляд на дверь, видит меня и без малейшего конфуза, без тени стеснения вскакивает со стула и бежит навстречу мне, радостно приветствуя:
— О! Ленка! Круто, что ты приехала!
На секунду сжимает меня в объятьях, вскользь целует в щеку. Затем тянет за руку вглубь комнаты. Усаживает на стул, на котором только что сидела, а сама взбирается на рядом стоящий письменный стол. Задирает одну ногу, подтянув колено к груди, и упирается в него подбородком.