Это моя жизнь
Шрифт:
– Да. Вот такие дела. Но пойду я. Ты надолго? Может, молока тебе
принести?
– Нет, спасибо! Я сегодня же уеду, посмотрю только хозяйство да
отнесу сестре кое-что.
15
Соседка ушла, попрощавшись, следом с ведром вышла и Лида,
направляясь к колонке за водой.
К полудню потеплело. Выглянуло солнце, таявший уже до этого снег
и вовсе начал плавиться, быстро осев и местами оголив мокрую
землю. С крыши
сойдёт, а если погода не изменится, то завтра должно подсохнуть, и,
возможно, на неделе ей удастся сходить на кладбище.
Дела по дому не составили большого труда, как и неприятная нужда
заглянуть в подполье, где не было никаких змей, что было воспринято
ей с облегчением, и несколько успокоило перед визитом к сестре, на
хранение которой надо было отнести кое-какую домашнюю утварь и
переговорить о том, чтоб они приглядывали за домом в её отсутствие.
Они поговорили уже вполне дружелюбно, почти по-родственному, и
Лида со спокойной душой отправилась на остановку автобуса, закрыв
дом на все замки.
Пошла неделя. Первый снег растаял, погода установилась сухая и
холодная; оставшиеся ещё после дождя и снега лужи покрывались к
утру ледяной коркой, таявшей к вечеру, чтоб ночью снова замёрзнуть;
и Лида бала рада такой погоде, поскольку можно было не
сомневаться, что земля на кладбище, куда она собиралась пойти уже
третью неделю, наконец-то подсохла, несмотря на то, что была
затенена высокими, старыми деревьями и плохо проветривалась.
Субботнее позднее утро было ясным и солнечным, когда она, минуя
рыночную площадь с суетящимися на ней людьми, - поскольку день
был базарный – пошла по улицам города, чтоб через несколько
кварталов подняться на кладбищенскую гору, а затем, пройдя мимо
маленькой церкви, вдоль высокой кирпичной ограды, старой и
покрашенной белилами, войти в открытые ворота и тут же увидеть
кресты и бетонные могильные плиты с фотографиями своих близких
или своих знакомых односельчан. Почему-то так получилось, что
предыдущее их поколение было похоронено именно в этой части
кладбища, за исключением отца, умершего раньше других своих
сверстников и потому похороненного отдалённо. Часто бывая здесь,
Лида помнила хорошо, где - чья могила, а по рассказам матери знала,
где могилы старших сестёр и братьев, умерших в младенчестве.
Прибравшись на могилах близких и знакомых, она прошла к тому
месту, где были похоронены дед с бабкой, родители матери, и мать со
16
своими
не была обычной. Старшая из них в начале войны оказалась в
Белоруссии на занятой немцами территории, а когда вернулась в
родные края, в скором времени помешалась умом и остатки дней
провела в психиатрической больнице; там же скончалась и вторая
сестра матери, дожившая, впрочем, до приличного возраста перед
тем, как туда попасть. Брат Лиды всегда опасался схожей судьбы,
полагая, что сын унаследует основные особенности матери. Впрочем,
мать благополучно дожила до глубокой старости, хотя Лиде и
пришлось раньше времени уйти на пенсию по уходу за ней. В это
время вместе с ней и матерью жила тётя, сестра отца и старая дева,
каких было немало после Отечественной войны, где погибли их
ровесники – женихи. Приходилось ухаживать и за ней, подорвавшей
здоровье и на «трудовом фронте» на Чусовой, на сплаве леса, во
время войны, когда на подобные работы мобилизовали молодых
женщин, не имевших детей, и на тяжелой работе в колхозе.
Уже во время «перестройки» тётка заболела. Её положили в
больницу, лечили около месяца, как говорили, от болезней сердца и
печени, а когда выписали, то состояние её было ещё хуже, чем до
лечения. Тётка почти умирала. Через неделю на приёме у терапевта
Лида требовала нового обследования, но услышала от врачихи, что,
мол, у нас и работающих-то некуда положить, а ей «пора и честь
знать». При этом прозрачно намекнули – что можно сделать. Не
устраивая здесь скандал, она на другой день пошла к главврачу, где
его и устроила. Как бы там ни было, но больную тётю обследовали,
даже направили в область, и оказалось, что она болела пневмонией,
перешедшей затем в плеврит. После этого тётя жила ещё десять лет.
Лида собрала опавшую листву, ветки, упавшие с берёз, поправила
покосившийся венок на могиле и села на лавочку у входа в оградку.
Она почти ежемесячно приходила сюда и чувствовала себя, как дома.
Так и сидела, погружённая в собственные мысли, в воспоминания,
пока не почувствовала, что замёрзла: низкое солнце еле – еле
пробивалось из-за деревьев, хотя и безлистных. Поднявшись,
поклонилась, сказала: «Оставайтесь с Богом, мама!» - и пошла к
выходу.
Было уже часа два пополудни, когда она, минуя рыночную площадь,
направлялась домой, но подумала, что авось сможет встретить кого-