Это моя жизнь
Шрифт:
17
либо из старых знакомых, что часто случалось именно здесь в
рыночный день, когда в город съезжались жители окрестных селений,
как по какой-либо необходимости, так и по простой причине –
развлечься. Рынок уже не был столь многолюден, как в утренние часы,
некоторые хозяева торговых столов и палаток убирали товар,
собираясь восвояси; но её не интересовали торговые ряды, мимо
которых проходила, вглядываясь в
то, обмениваясь парой незначительных фраз: за долгие годы
однообразной, почти ни в чём не меняющейся жизни городка, многие
его обитатели знали друг друга в лицо, если не были лично знакомы.
Сзади вдруг окликнули, и этот оклик заставил её вздрогнуть, поскольку
был неожиданным со спины, где, казалось, уже всех видела, и
оглянуться. Пожилая женщина, подойдя, по-дружески взяла за локоть.
– Здравствуй, подруга! Здравствуй, дорогая! – печально, как
показалось, прозвучало её приветствие.
– Надя!!! Ты ли?! – непроизвольно вырвалось у Лиды, ошеломлённой
изменившимся видом бывшей одноклассницы, с которой встречались
довольно часто за исключением полугода с тех пор, как виделись
последний раз. Село со школой, где они учились, располагалось в
пяти километрах от родной Лидиной деревни, и ей с пятого класса
приходилось каждый день ходить туда, в отличие от одноклассницы,
жившей в том селе и бывшей более обеспеченной материально, при
живых и работавших родителях, что, очевидно не в последнюю
очередь, сказалось на её характере; а была она весёлой,
жизнерадостной и общительной, бойкой девушкой, как говорили про
неё иногда, тогда как подруга оставалась замкнутой, не по годам
серьёзной.
– Как ты?! Как дела у тебя? – продолжала она, не в силах сдержать
удивление.
– Что? Не узнала? – горько улыбнулась в ответ Надежда.
– Ты прости, это непроизвольно… - оправдывалась подруга.
– Не обращай внимания. Я уже привыкла.
– Ты – что? – заболела?
– Заболела?! Да лучше б я умерла!
18
– Что ты!.. Что ты!..
– Разве ты ничего не слышала? Впрочем, откуда? Мы сами старались
помалкивать, - Надежда оглянулась. – У меня тут сын где-то ходит –
есть дела…
– Может быть, пойдём ко мне, погреемся, чаю попьём?
– Нет, спасибо. Нам скоро ехать, - она снова повременила, потом
продолжала тихо. – Помнишь, в десятом классе мы играли в пьесе, в
художественной самодеятельности? Ты играла подпольщицу, которую
пытали, над которой издевались фашисты?
Лида редко вспоминала
критически относясь к собственным актёрским качествам, но всё-таки
хорошо помнила спектакль, свою роль и роль Нади, игравшей
бестолковую, взбалмошную девчонку, волею случая оказавшуюся в
одной камере с подпольщицей. До сих пор помнилось, как она,
приплясывая, убедительно напевала: «Ах, шарабан мой,
«американка»! А я девчонка, да шарлатанка!»
– Так вот, я сейчас в роли твоей героини, замученная, истерзанная
бедой, что на меня свалилась, - она достала платок, вытерла сухие
глаза. – У меня даже слёз уже нет, чтоб поплакать.
Она помолчала, видимо собираясь с мыслями. Молчала и Лида,
боясь помешать ей.
– Ты ведь знаешь, что у меня внучка от сына? Она в области училась
в университете, уже на третьем курсе была.
«Была?!» - чуть не вырвалось у Лиды, знавшей внучку Надежды.
– Да, вот теперь – уже была.
Надежда горько вздохнула.
– Парень у неё был. Встречались. Пригласил их на вечеринку сынок
одного выродка, такой же выродок, как папаша. У папаши несколько
магазинов по всей области. Этот молодой подонок на вечеринке избил
и изнасиловал мою голубку. Парень, с кем она пришла, даже не
попытался заступиться, а когда по нашему заявлению завели дело, то
он и вовсе дал показания в пользу того выродка. По их показаниям
получалось, что она добровольно согласилась на связь с подонком, а
19
потом решила спекулировать этим, затеяв драку и заявив, что её
изнасиловали. Ни следователь, ни суд даже не попытались раскрыть
правду. Уже до суда нам говорили, что мы ничего не добьёмся, и что
папаша – мразь купил всех. После суда голубка моя повесилась.
После этих слов Надежда икнула сдавленно и надолго закашлялась.
Расстроенная Лида молчала, не зная как сочувствовать подруге.
– Не досмотрели мы, - продолжала Надя, отдышавшись. – А теперь у
меня в душе только ненависть и месть. Месть любой ценой. Сын меня
поддерживает. Мне всё равно, чем это для меня закончится. Уже всё
равно…
– Что же это за время такое: всё продаётся, всё покупается?!
– Кончилось время героев, - отвечала Надежда, - наступило время
нас – ублюдков.
– Ну, не все же – ублюдки.
– Все! – прозвучало категорично. – «Мы не пыль на ветру». Как же!..
Не пыль!.. Такая же пыль, как немцы в тридцатые, в сороковые –