Это настигнет каждого
Шрифт:
Боль, смятение, безумие накатили на Матье. Он схватил мальчика, подтащил ближе к зеркалу, прикоснулся головой к его виску, показал на услужливое стекло, которое это отразило.
– Понимаешь теперь, что я когда-то был тем, кто ты есть сейчас? Убедился в сходстве между нами?..
– Глаза, волосы...
– бормотал младший, - но кое-что выглядит по-другому...
– Да, да, - вздохнул Матье, - я изменился. Губы уже не такие свежие, щеки потолще, чем твои, но и серее... серость как бы просвечивает изнутри. Однако я знаю, что мое лицо произошло от того облика, какой ты имеешь сейчас; что ты - нечто такое, чем когда-то был я. Я сохранил в памяти образ себя тогдашнего...
– Не знаю, как я буду выглядеть через десять лет, если еще буду жив. Сходство между нами никогда не станет полным.
Матье хрипло рассмеялся.
– Каждый человек вечером ложится в постель с самим собой; наутро же видит в зеркале другого.
Они вернулись на свои места. Матье чувствовал себя так, будто кто-то вычерпал у него весь мозг. В нем осталось лишь анархистское брожение. Напрасно искал он взаимосвязи, достоверные факты, точные представления -чей-то умысел.
«Эта встреча, - успокоил он себя наконец, - есть либо совпадение, сиречь стечение обстоятельств, кем-то заранее просчитанное, предписанное... либо же нечто непредумышленное, наносное: случайный прибыток, побочный продукт возможного, не заслуживающий того, чтобы обращать на него внимание...»
Вслух он сказал:
– Положи руки на стол!
Другой послушался, расправил кисти рук перед старшим. Тот положил рядом свои.
– Узнаешь наконец?
– спросил.
Младший молчал.
– Похожи на мои... только на несколько лет моложе... еще не вполне развившиеся.
Дальше Матье говорил с самим собой: «Это мои руки, какими они были когда-то. Совпадение совершенно неуместное, ибо не мог же он восемь лет бегать за мной в качестве моей тени, ставшей плотию [53] . Так рано у меня еще не было семени, да и подружки не было». Он недовольно качнул головой и спросил коротко:
– Как тебя звать-то?
53
Ср.: И Слово стало плотию и обитало с нами... (Евангелие от Иоанна, I: 14).
– Матье,-сказалдругой.
– Матье? Так зовут меня. Дважды такой же... то есть и имя такое... не понимаю...
– Тогда называйте меня, пожалуйста, Anders [54] .
– По-другому? Как же это? Каким именем?
– Андерс - это имя, - сказал мальчик.
– Андерс? Ах, ну да. Андерс... Андреас. Я не так быстро все схватываю, как ты. Андерс... тебя зовут Андерс. Ты играешь со мной; но получается у тебя неплохо.
– Он снова приблизил голову к голове мальчика.
54
По-другому, другой (нем.).
– Если ты сделан из того же вещества, что я... и если к тому же ты беден, голодаешь, мерзнешь... нигде не находишь утешения, ибо у тебя нет ни дома, ни постели, ничего. .. только ты сам... и этот твой возраст, который сам по себе еще чего-то стоит...
– тогда дела
Мальчик грустно покачал головой.
– Я понимаю ваш намек, - ответил он тихо, - но я еще ни с кем не гулял. Вы первый...
– Ты лжешь,-перебил его Матье.
– Я лишь за полчаса до встречи с вами свернул, так сказать, в сторону. Прежде я был другим. Прежде я ни на что не решался. И даже не знал, что можно на что-то решиться. Я никогда не курил. Я попросил у вас сигарету - это было моим первым решением. И я оправдывал себя тем, что в карманах у меня ни гроша.
– У тебя что, нет родителей?
– Нет, - ответил мальчик.
– И никого, кому ты приятен... кто был бы готов помочь тебе?
– Только один, которому я нравлюсь, когда он видит, как течет моя кровь. Он ежедневно наносит мне раны... и день ото дня худшие...
– Ты лжешь...
– Он хочет расчленить меня... разобрать на части, как часовой механизм. Раньше я верил, что он имеет на это право... что протестовать бессмысленно. Я вел себя тихо. Разве что скулил. У меня не было воли. Сегодня он глубоко заглянул в меня... через разверстую щель...
– Ты вправе лгать, - сказал Матье.
– Ложь - твоя защита, твоя помощница: она тебя украшает или делает достойным сострадания. Сам я до сих пор искал прибежища у правды и прямоты, насколько они мне доступны... Но они не защищают, это каждый со временем узнаёт, - они нас выдают.
– А у вас самих шкура везде целая? Вас никогда не швыряли на землю, не вспарывали?
– спросил Матье-младший.
– Ну...
– мучительно выдавил тот, что был старше.
– Такое может случиться... случается... случалось и со мной. Но ты-то почему попал в такое положение?
– Воспоминание, подобное грозному морю, удерживаемому на расстоянии дамбой, вдруг утратило свою дальность, шумело теперь совсем близко, поднялось до души его [55] . Он снова видел картины, грозившие опрокинуть его в беспамятство. Страх перед когда-то случившимся снова охватил его. «Это вовсе не отошло в прошлое. Оно неизменно существует во мне... и сейчас стоит рядом, помолодевшее. Мое второе Я, страдающее... И хотя моя плоть не чувствует боли, другая плоть, вместо моей, принимает эту боль на себя». Он проборматывал эти фразы, неразборчиво для другого.
55
Ср. Плач Иеремии, у. 54: «Воды поднялись до головы моей; я сказал:„погиб я"».
– Где же тогда ложь?
– спросил мальчик.
– Ведь сейчас я не защищен именно потому, что был честен?
– Ты черный или белый?
– спросил Матье, совершенно опустошенный страхом.
– Солгать или сказать правду? Что бы я ни ответил, вопрос останется нерешенным.
– Ты здесь чужой, как я, только что прибывший - или местный?
– Я стоял на этой улице и ждал человека, подобного мне.
Матье был вне себя. Прошлое вновь разжижилось, схлынуло, словно убывающая вода. Он забыл, где он вместе с этим другим находится. Он притянул мальчика к себе, расстегнул ему куртку: поспешно, но не так грубо, как Эльвира - Ослику. Андерс тоже не носил рубашки. Его грудь светло мерцала под взглядами Матье, деликатно украшенная двумя розовыми кружочками. Мальчик откинул назад голову - его шея, прямая и почти белая, казалось, прямо сейчас вырастает из туловища, - силясь таким образом доказать правдивость своей светлой кожи.