Это всегда был он
Шрифт:
– Ох, надеюсь препод сжалится и отпустит нас домой. Занятия по полтора часа, это же застрелиться можно.
Лина цокает языком и обращается ко мне:
– Привыкай, Настя. Лерка у нас королева нытья и сопливых пузырей.
– Ничего подобного, – приглушенно возмущается Карпенкова. – Я всегда верю в лучшее, но… разве вам не хочется домой? Я предпочла бы пару часов подремать перед тем, как начать праздновать.
– Что праздновать? – Я верчу головой, глядя на девчонок, и они обе удивленно округляют глаза.
– Мореева, мы тут уже полчаса тусовку
– Ты ведь даже кивала.
– С открытыми глазами спишь, что ли?
– Нас тоже научи. Полезный навык.
– Тише вы, – я показательно прижимаю указательный палец к губам. – Тусовка так тусовка. Я только за. Куда пойдем?
– Вообще на вечер дождь передавали, – медленно проговаривает Лера.
– Можно у меня посидеть, – не задумываясь предлагает Лина. – Если мама снова своих ведьм не соберет. Два шабаша в квартире – это уже перебор.
– Тогда давайте ко мне. – Я беспечно пожимаю плечами. – Там ни мы не будем никому мешать, ни нам. Я одна живу, и здесь недалеко, всего пара кварталов. А если погода будет хорошей, то прогуляемся по центру.
– Настя-Настя, – кокетливо напевает Лина.
– Ты наше счастье, – дополняет Лера. – Значит, забились? Часов в семь, нормально?
– Ага, – мягко киваю я, ощутив приятное волнение.
Строгий наказ матери гремит в голове: «Будь осторожна, пожалуйста. Не води в дом кого попало». Еще раз смотрю на девочек – Лина заговорщически подмигивает мне, а Лера добродушно улыбается. Они ведь уже не кто попало. Верно?
– На этом все. Все свободны! – объявляет преподаватель.
Наша группа шумной толпой покидает аудиторию и стекает на цокольный этаж, где, как ни странно, надежды Леры в полной мере оправдываются. Практика по проектированию длится всего пятнадцать минут, из которых десять – мы просто ждем преподавателя, развалившись за партами и залипнув в мобильниках. После уроков по сорок минут полуторачасовые пары и впрямь воспринимаются как пытка.
– Свобо-о-ода… – страдальчески тянет Лера, толкая тяжелую парадную дверь.
Выходим с двумя «Эл» из главного учебного корпуса, спускаемся по лестнице на широкую площадку, выложенную серой плиткой, и останавливаемся у дороги. По голубому небу плывут белые пушистые облака, ни намека на дождь, но синоптики иногда все же бывают правы, теорию вероятности ведь никто не отменял.
– Настя, тебе куда? – спрашивает Лера.
– Налево. – Я указываю в направлении улицы Пушкинской.
– О, наша маршрутка! – вскрикивает Лина и тянет подругу за руку к только что подъехавшему общественному транспорту довольно сомнительного вида. – Спишемся позже, Настюш! Будь на связи!
– Хорошо! – кричу вслед девчонкам и делаю пару шагов в сторону дома.
Ныряю рукой в сумку, чтобы отыскать телефон. Мне уже не терпится рассказать маме, как прошел первый учебный день, правда, мобильника нет ни в одном кармане. Резко останавливаюсь, тихо выругавшись. Он точно был со мной на практическом занятии, когда мы с девочками обменивались номерами и страницами в социальных сетях.
Досадливо вздохнув, возвращаюсь к главному корпусу, и, обогнав пару никуда не торопящихся парней, взбегаю по лестнице. Миновав пост охраны, снова спускаюсь на цокольный этаж и внимательно смотрю под ноги на случай, если телефон попросту вывалился где-то по пути, но на полу ничего нет. Распахиваю дверь в аудиторию, где проходило проектирование, и с облегчением забираю свой мобильник со скамейки за первой партой. Повезло, что здесь все еще открыто. Выходя в коридор, снова заглядываю в сумку с надеждой, что сегодня я больше ничего не потеряла. Ключи, например. Папа иногда шутит, что меня стоило назвать Машенька, а не Настенька.
Шорох приближающихся шагов заставляет отступить в сторону, но маневр нельзя назвать удачным, потому что он ускоряет столкновение, а не спасает от него. Нужно было шагать влево. Нет! Нужно было смотреть, куда иду!
– Извини, – лепечу я, не поднимая головы.
– Всего одно «извини»? Кажется, их должно быть раза в три больше.
Этот голос мне не знаком, но я без труда могу догадаться, кому именно он принадлежит, ведь перед глазами снова эта черно-белая клетка. Вот он, баланс во Вселенной. Все и так было слишком хорошо.
– Это уже не смешно, – раздраженно рокочет белобрысый.
В груди вдруг появляется легкое покалывание. То, как он произносит шипящие, чуть мягче, чем следует, навевает воспоминания о прозвище, которое дал мне в средних классах один идиот. Неторопливо поднимаю взгляд и ошарашенно приоткрываю рот.
– Ты-ы-ы? – хрипло тяну я.
– Привет, замарашка. Я, конечно, тронут вниманием, но… может, прекратишь уже меня преследовать? Я все еще не западаю на сталкерш, выпрыгивающих из-за углов.
Худшие опасения подтверждаются, и я набираю в грудь побольше воздуха. Знала бы сразу, что это он, вообще бы не переживала. Тоже мне, пострадавший. Ему мои тычки все равно что гвоздям удары надувного молотка. Негодование собирается в горячий сгусток, поднимающийся по горлу, щеки горят. Смотрю на повзрослевшего Морева и совсем не вижу в нем мальчишку, что так любил доставать меня на переменах и после уроков. Он стал выше, да и в плечах шире. Белесые волосы закрывают высокий лоб и лезут в глаза, губы поджаты, и на них не видно ни тени той озорной улыбки, которую я почему-то слишком хорошо помню.
– Долго мне ждать? – угрюмо спрашивает он.
Задираю нос и смело смотрю ему в лицо. Я тогда его не боялась, а сейчас и подавно. Заржавевшие рефлексы включаются, плечи расправляются сами собой, а в душе зажигается забытый огонек азарта. Саша Морев – мой личный тренажер по словесным баталиям. Даже интересно, на что он способен спустя четыре года.
– Чего? – ухмыляюсь я. – Когда волосы отрастут? Думаю, пару лет.
Саша смеется, показывая зубы, но это не веселье. Все еще раздражение, только оно почему-то еще более ядовитое, чем раньше.