Этот мир не выдержит меня. Том 5
Шрифт:
— Вот он! — завопил Сабалей, картинно указав на меня пальцем. — Вот же он!
Бывший раб и бывший актёр вёл себя так, словно он стал первым, кто заметил моё появление.
За прошедшее время мужички серьёзно изменились. Во-первых, они успели неплохо прибарахлиться, одевшись если не по последнему писку местной моды, то как минимум весьма прилично. Во-вторых, оба стали куда опрятней — косматые бороды превратились в аккуратные эспаньолки, а нечёсаные патлы — в ухоженные «хвосты».
Правда, если Сабалей в новом образе выглядел вполне естественно, то Молчун внешним видом напоминал смущённого
— Я верил, что ты жив, добрый юноша! — воскликнул Сабалей. — Верил и ждал, когда ты вернёшься, чтобы вкусить причитающейся тебе славы!
Он двигался и говорил так, словно находился на сцене. Громкий голос, размашистые жесты, чересчур выразительная мимика… Позёр, одним словом.
Молчун просто кивнул в знак приветствия, а вот Сабалей подошёл ближе, с явным намерением заключить меня в свои объятья. Впрочем, стоило мне слегка качнуть трезубцем, как он сразу же оставил эту глупую затею. Не люблю, когда кто-то оказывается слишком близко. Особенно если этот «кто-то» не внушающий никакого доверия балабол.
Впрочем, и его навыки можно применить на пользу делу. Главное, действовать с умом.
— Благодаря тебе, добрый юноша, — продолжил Сабалей, — мы обрели свободу! Я зарыдал, когда все решили, что ты сгинул под Древними сводами, но застилавшие глаза слёзы не помешали мне вывести этих людей на поверхность! Я преодолел сотни преград, которые возникали на нашем пути… Было непросто, но удача — верная спутница всех храбрецов — указала нам правильную дорогу!
По моим губам скользнула улыбка. Наглый болтун без зазрения совести приписал себе чужие заслуги. Что же, весьма характерное поведение для представителя творческой интеллигенции.
Марк слегка поморщился. Похоже, бывший актёр конкретно достал его бесконечным враньём и высокопарными речами.
— Запомните этот день, братья! — Сабалей воздел руки над головой. — День, когда вам удалось лицезреть двух величайших героев современности! Когда-нибудь потомки сложат о нас песню…
— Уверен, это будет хит, — негромко произнёс я.
— О чём ты говоришь, добрый юноша? — с интересом спросил Сабалей, услышав незнакомое слово.
— О том, что песни петь пока рано, — я говорил громко — так, чтобы слышали все. — Ещё ничего не кончилось.
Толпа заволновалась и пришла в движение. Люди смотрели на меня, причём смотрели по-разному. Кто-то равнодушно, кто-то с интересом, а кто-то и с неприязнью.
Первые ждали, пока я закончу, чтобы можно было с чистой совестью досмотреть прерванные моим внезапным появлением сны, вторые хотели поскорее приняться за выпивку, а третьи… Третьи явно были не очень-то рады моему неожиданному возвращению.
— И это ваш главный, про которого все рассказывали? — громогласным шёпотом — таким, который точно не мог остаться незамеченным — спросил кто-то из новеньких. В его голосе слышалось нескрываемое разочарование. — Говорили, что он чуть ли не великан… А это же пацан совсем!
Я молча посмотрел в ту сторону, откуда донеслись эти слова. Вступать в перепалку или тем более драку явно не стоило. Мне уже не нужно было доказывать свою силу каждому сомневающемуся — теперь это лишь уронило бы мой авторитет, а вовсе не укрепило бы его.
Маршал
— Этот пацан мне свободу дал! — зло прошипел какой-то лысый мужичок. Видимо, один из бывших рабов Короля нищих.
Его слова мгновенно раздули пламя народного гнева. На неожиданного «оппозиционера» со всех сторон градом посыпались молчаливые оплеухи. Экзекуция не продлилась долго — бойцы справились всего за четверть минуты. Однако даже этого короткого срока вполне хватило, чтобы провинившийся серьёзно пожалел о своих словах.
Бедолагу вытолкали вперёд. Не удержавшись на ногах, он упал на колени. По его лицу текла кровь — в дрожащем свете фонарей она больше походила на чернила, которыми какой-то шутник щедро измазал физиономию бледного от страха болтуна.
Я смотрел на побитого бойца холодно и отстранённо, как на пустое место. Он тяжело дышал, безуспешно пытаясь поймать мой взгляд, чтобы узнать свою дальнейшую судьбу. Однако рта больше не открывал — то ли желая показать характер, то ли опасаясь усугубить ситуацию.
— Стать в строй, — приказал я через пару мгновений, когда дыхание бедолаги превратилось в хрип, а бледная кожа приобрела какой-то синюшный оттенок.
Наказание должно соответствовать проступку, а он своё уже получил. Если я хотел установить в отряде более или менее здоровые порядки, то ломать оступившегося — это не самая лучшая идея. Укреплению дисциплины такие действия точно не поспособствуют, но зато здорово ожесточат людей. Двинутые на теме насилия бойцы мне ни к чему — мы собирались воевать, а не карательные рейды против мирного населения устраивать.
В общем, не стоило плодить больных на голову монстров. Тем более, специалист по психическому нездоровью в нашем отряде уже имелся. Лэйла… И её одной было более чем достаточно.
Провинившийся боец ненадолго завис, не веря своему счастью, а затем кое-как поднялся на ноги и молча встал на место. Похоже, произошедшее напрочь отбило у него желание разговаривать.
Приятным бонусом стало то, что Сабалей тоже проникся очарованием момента. Судя по глазам, ему очень хотелось разразиться очередной тирадой, однако разбитое лицо предыдущего оратора служило наглядным примером того, к каким неприятным последствиям могут привести неосторожные речи.
Всё правильно. «Метлу» лучше держать на привязи, как говорил один мой знакомый из прошлой жизни. И Сабалей только что получил весьма убедительное подтверждение этому тезису.
— Впереди нас ждёт битва, — спокойно произнёс я, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно. — Поэтому тот, кто боится, тот, кто не готов, или тот, кто не верит мне, может уйти прямо сейчас…
Мой взгляд скользну по напряжённым лицам людей. Разумеется, никто не двинулся с места — не потому, что здесь собрались исключительно записные храбрецы, готовые ко всему и доверяющие мне, как родном отцу, вовсе нет. Просто уйти сейчас, после таких слов, означало расписаться в собственной трусости. А это грозило полной утратой авторитета, что для многих было куда страшнее смерти.