Этюд с натуры
Шрифт:
К стене магазина вилы были приставлены, зубья до блеска выбелены. Мать — за вилы да ими бригадира к стенке: «Лазил ты ко мне в постель, говори, подлюка?» Перепугался бригадир до смерти, признался, что врал, наговаривал. «То-то же…» И отбросила вилы. Попробовал бы упорствовать — точно, вогнала бы вилы до черенка.
Может, со злости бригадир и ляпнул про болезнь и откуда она… Так вот зашла мать в его дом с миром, а бригадирша с бабами взяли и остригли мать, чтоб на позор выставить. Со стыда да отчаяния убежала
А правда вскоре сама собой всплыла. Председатель колхоза, — у нас тогда еще был колхоз, — узнав о происшествии, завернул к бригадиру, увидел злыдня во дворе да и скажи напрямик: «Повесилась Игнатьевна, позора не стерпела. Да чтоб такая женщина на пакость пошла… Следствие установит, милиция скоро будет!»
Бригадир подхватился, забегал по двору и давай жену честить последними словами: «Курва разэтакая! Не виновата она вовсе! Не виновата! Набрехал я… В Ленинграде, когда ездил, у знакомой бабенки и заночевал…»
После бригадиру этому колом ребра-то пересчитал. До суда дошло, да колхозники заступились. А бабка Ани не много пожила на этом свете, чахнуть начала. Летом в теплый платок куталась, все ей холодно… — Степан зашуршал пачкой, достал сигарету, чиркнул спичкой нервно, потом еще раз. Огонь вспыхнул, выхватил из темноты Степана, угол крыльца, ветви яблони. — Такая она, жизнь, мать ее… За гриву норовишь вцепиться, а она тебя копытом, копытом…
Ночевал я с Аней в светелке, но уже на одной кровати. Изнемогая от объятий и ласк, Аня лежала на моей руке.
— Заманила тебя в свои сети, не испугался ли?
— Ничего я не боюсь. Ты первая моя любовь. И последняя…
Долго молчала, притрагиваясь губами к ямочке у меня на подбородке.
— Тогда и я ничего не боюсь… Рожу тебе ребеночка и успокоюсь.
— Будет сын или дочка. — Искренне верил, что по-иному и быть не может. — Сын — Вадимом назовем, а дочка — Аленой.
— Обними меня. Крепче…
Словно ребенок, она хотела укрыться, защититься от окружающего мира. Предчувствовала беду, что ли?
Перед ноябрьскими праздниками опять неожиданно позвонил Николай Синягин.
— Привет, старик! Верно то, что говорит о тебе Тося?
— Что же Тося говорит? — ответил я сдержанно, закипая злостью, как это бывало давно, когда Николай подначивал Гришина. В те минуты я не любил Синягина. Если не доходило до скандала, то лишь благодаря Анатолию.
— Да чушь, бред сивой кобылы! Будто ты собираешься жениться на Ане.
— Так оно и есть. Женюсь…
На другом конце воцарилось молчание.
— Ты чего замолчал? — спросил я.
— Думаю, не сдурел ли часом? Ты знаешь ее? Знаешь?
— Что-то не пойму твоей запальчивости.
— Да у нее перебывало… Тося рассказывала случай?
— Какой еще случай?
— Ну,
— Одни болтают, а ты, как баба, сплетни собираешь…
— Болтают? Предупреждаю, дурак! Если хочешь знать, подруга та… Анька и есть!
Трубка в моей руке от удара разлетелась на куски.
К Ане я в тот день не поехал, хотя и обещал. Она, конечно, звонила не раз, но я не отвечал. У меня дурное правило: когда на душе кошки скребут, ложусь в постель и стараюсь как можно скорее уснуть. Я разделся, лег и укрылся с головой одеялом.
Не позвонил и на второй день. Лишь к вечеру снял трубку.
— Что-нибудь случилось, Андрей? — спросила она обеспокоенно.
— Работы очень много…
— Но позвонить мог? Сказал бы, что занят. Я ведь не отходила от телефона.
Укоризна, с какой произносила эти слова, не понравилась. Не муж, а уже отчитывает. Хотя и понимал, что права Аня. Труда большого не составляло снять трубку, набрать номер и сказать, чтоб не ждала. Искал повод для оправдания и не находил.
— Завал в лаборатории… Разберусь немного — сразу позвоню…
— Поговори со мной.
— Некогда, Ань. Должен посидеть над отчетом. Сдавать завтра, а я не проверил.
— Ну ладно, мой дорогой. Целую тебя и жду.
Звонить не возникало желания, образовалась какая-то пустота в душе. Не хотел ни слышать, ни видеть кого бы то ни было. А тут и впрямь работы привалило, зашились с темой. Группа оказалась в тупике, а заказчик поджимал. Мы засели за расчеты, производили повторные исследования, проверки и задерживались до позднего вечера. Приходил домой усталый, с гудящей от лабораторного шума головой.
Аня металась, не находила выхода в создавшемся положении. Виноватой себя ни в чем не считала, дурного не подозревала, а неизвестность пугала. Порывалась ехать ко мне, но я останавливал, чем доводил ее до слез. Последнее раздражало, переходил на крик.
— Ты меня мучаешь, Андрей. Что произошло? Ты вдруг переменился, чужой…
— Не бери за горло! — взрывался я неведомо почему. — Ты меня за собственность считаешь.
— Будешь разговаривать со мной в таком тоне, я положу трубку.
— Мне надо побыть одному, разобраться во всем.
— В чем разобраться, в чем? Ты разлюбил меня? Скажи, разлюбил?
— Опять за горло…
— Прости, не буду донимать глупыми вопросами. Андрей, ты дорог мне. Я не смогу теперь без тебя. Не смогу!.. Скажи хоть, что случилось?
— Ты с Николаем встречалась? — выпалил я то, что все время мучило и терзало меня.
Она долго молчала. Даже испугался: как бы в истерике чего не натворила там.
— Встречалась?
— Вот ты о чем… — ответила наконец упавшим и постаревшим сразу голосом. — Вот о чем…