Евангелие от Афея
Шрифт:
Гора с плеч сваливается окончательно. Матвей с облегчением занимает место в зрительном зале на киносеансе длиною в жизнь. Ему только что показали, кто в этом доме хозяин.
6
Вот уж, воистину: "Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам!"
Его самосознание просыпается с первым капризом, первым смехом, первым страхом, первым словом. Всё, что вокруг него, имеет свое имя и связано с ним и между собой цветом, звуком, запахом, вкусом, тяжестью и доступностью, а то, что где-то прячется – например,
Четырехлетний мальчик стоит посреди двора.
К матери пришла подруга, и чтобы я не мешался под ногами, меня вытолкнули гулять. На мне валенки, двое штанов, перехваченная поясом шуба и похожая на шлем шапка. Воротник шубы поднят и обвязан шарфом. От обилия одежды мои движения скованы.
Вокруг меня зимний вечер. Ноздри ломит от морозного воздуха, на концах воротника замерзает дыхание. Воздух пахнет первобытной свежестью. Мне не хочется гулять, и я, поворачиваясь на месте, разглядываю окрестности.
Вот передо мной сарай, где живут несколько кур с петухом и большая свинья Чуша. Почерневшие доски сливаются с черной синевой неба на востоке. За сараем темнеет заснеженный пустырь, за пустырем маленькие деревянные дома теряются в черноте. Мне становится страшно смотреть в ту сторону, и я быстро поворачиваюсь туда, где угасает день.
На темно-синее небо уже взошла белая, полная луна. Рядом с ней переливается перламутровая звезда. Опускаясь к горизонту, небо светлеет и заканчивается багровой полосой. Луна заливает снег серебристо-голубым светом. На ближнем ко мне сугробе вспыхивают искорки снежинок. До меня долетает только скрип снега под ногами, редкий лай собак, да далекие гудки паровозов.
Я долго смотрю на луну, на высыпавшие звезды, потом обвожу взглядом темносиний купол неба, снежные просторы с молчаливыми строениями, желтый свет в окне нашего дома, багровые остатки дня. Ощущение беззащитности перед чем-то огромным, таинственным и непонятным зарождается внутри меня. Внезапно мне становится страшно, и я бросаюсь в дом.
Синяя темнота преследует меня по пятам.
"Хоронят, хоронят!" – кричит кто-то из нас, и мы бежим к окнам. Наш детский сад расположен по пути на кладбище, и дорога со станции упирается прямо в наши окна. Мы расплющиваем носы и, затаив дыхание, глядим туда, откуда на нас надвигается похоронная процессия. Вот стали слышны звуки оркестра, вот уже можно различить фигуры людей. Процессия небольшая и без грузовой машины. Мы пытаемся угадать, кого сегодня хоронят. Проходит минут десять и, наконец, видны люди, несущие на белых полотенцах красный гроб. "Бабушку или дедушку хоронят!" – уверенно говорит кто-то из ребят.
Процессия уже под самыми нашими окнами, и вдруг оркестр после паузы грянул похоронный марш. Рыдающие звуки труб, размеренные удары барабана отбрасывают от окон самых пугливых. Мне становится жутко, но я не подаю вида. Девчонки начинают плакать, и воспитательница, что вместе с нами наблюдает за процессией, спохватывается и отгоняет нас от окна. Переполненные непонятным страхом, мы возвращаемся на стульчики.
Воскресенье. Жаркий, очень жаркий день.
Полуторка пробирается по избитой, волнистой дороге. В кузове полно людей, среди которых и я, шести с лишним лет. Отец держит меня на руках, рядом – мать. Компания едет на речку, протекающую в тридцати километрах от города. Люди сидят вдоль бортов и на дне кузова. Дорога настолько плоха, что машина порой наклоняется до угрожающего положения. Тогда люди судорожно цепляются друг за друга, за борта, за кабину и за все, что попадает под руку. Женщины повизгивают, мужчины посмеиваются. Кругом веселые, возбужденные лица. Я кручу головой по сторонам и с восторгом рассматриваю мужественные и сильные фигуры мужчин. Все они молоды, как и мой отец, некоторые с ребятишками на руках. Вот один из них ловко соскочил на землю. Отбежав на несколько метров, он что-то срывает и снова забирается в кузов. Вокруг опаленная сибирским солнцем худосочная потрескавшаяся земля. "Знать не можешь доли своей, может, крылья сложишь посреди степей…" – мерещится мне.
Тем временем полуторка выползает на ровную дорогу и набирает скорость. Возникает теплый ветерок, и люди с наслаждением подставляют ему вспотевшие лица, плечи, грудь. Немного погодя машина останавливается на берегу реки.
Взрослые, скрывая нетерпение, спешат покинуть кузов. Раньше других на землю спрыгивает тот самый молодой и ловкий дяденька, что сорвал на ходу цветок. Он быстро раздевается и, разбежавшись, смуглой ласточкой вонзается в воду. Его долго нет, и я заворожено гляжу на невозмутимое, сонное течение. Дяденька выныривает на середине реки, раздаются одобрительные крики.
Отец уже на земле, он помогает спуститься матери, потом, пресекая мои назойливые попытки слезть самому – а я уже перекинул ногу в сандалии через борт – подхватывает меня под мышки и ставит на землю.
Я не могу оторвать взгляд от реки. Впервые в жизни я вижу так много воды. На самом деле – это небольшая сибирская река (у нее даже имя есть – Омка), но мне она кажется самой большой на свете. Я уже знаю, что есть великая русская река Волга и, в нетерпении теребя руку отца, спрашиваю его:
"Пап, а наша река больше Волги?"
"Нет, Мотя, нет, Волга больше"
Мы спускаемся к воде. Вдоль берега растут гибкие деревья. Их тонкие ветви с узкими длинными листьями спускаются до самой воды. От них исходит чудовищно вкусный, горячий, дурманящий, незнакомый аромат.
"Это какие деревья?" – спрашиваю я отца, и он отвечает:
"Ива. Ракитник"
"А! Это как в песне "Дремлют плакучие ивы", да?"
"Да, как в песне"
Я смотрю на зеленую прозрачную воду и вижу белые бока двух рыбок, медленно проплывающих мимо нас.
"Рыба, рыба!" – кричу я.
Отец заходит в воду, подхватывает и выносит на берег одну из них.
Я хватаю руку отца и тяну ее вниз. Отец раскрывает ладонь, и я вижу серебристую рыбку с ярко-красным оперением и неподвижным, тускло-жемчужным глазом.
"Красноперка. Дохлая" – говорит отец. Я осторожно трогаю рыбку пальцем, и мне становится ее жалко.
Тем временем купание в самом разгаре. Мужчины солидно плавают на середине реки, кто-то уже отдыхает на том берегу. Женщины, по грудь в воде, следят за ребятишками. Мы с отцом подходим к месту купания. Отец неторопливо раздевается, я за ним. Отец говорит: "Иди к матери", а сам степенно заходит в воду и, не ныряя, вразмашку удаляется от берега. Я смотрю ему вслед и горжусь тем, как хорошо отец умеет плавать.