Евангелие от Крэга
Шрифт:
— Десинтор мой поищите, он где-то на полу, — кинул командор, спуская ноги со своего гостеприимного ложа. — О дьявол, до чего же хочется вставить этим тварям здоровенный фитиль!
— За чем же дело стало? — осведомился Ких, да и на лицах остальных дружинников отразилась живейшая готовность посодействовать.
— Да не виноваты они, — вздохнул Юрг. — Угораздило ж их родиться яйцекладущими. Заскоки эволюции. Пошли отсюда.
Он поймал себя на том, что начал разговаривать фразами, состоящими только из двух слов.
— Да, чуть не забыл: этого,
Развязали.
— Все наверх!
На плотном песке, заляпанном стекловидными, уже застывшими натеками все, что осталось от прозрачных метелок, — освобожденный пленник показался совсем жалким. Сейчас было видно, что позвоночник у аборигенов плавно закруглялся, так что хвост торчал не сзади, а спереди, являя собой еще одну хватательную конечность. Правда, не у этой особи — дымчатый тушкан трясся всем тельцем, прижимая к груди что-то вроде растрепанной веревки; уши у него тоже висели, точно тряпочные.
— Скажи-ка нам на прощание, приятель, — обратился к нему Юрг, — есть ли на вашей земле еще такие же, как мы?
— Как вы. Есть, есть. Сколько угодно.
— Где?! — воскликнули сразу шесть голосов.
— Как — где? На деревьях.
М-да. Разведка, похоже, была закончена.
— Ну прощай, яйцекладущий, — сказал Юрг. — Желаю вам когда-нибудь дозреть до млекопитания. И держи уши торчком!
Тушкан перестал трястись и задышал тяжело, даже с каким-то жужжанием, словно гигантский шмель, готовящийся взлететь.
— Это вовсе и не уши! — выдал он гигантскую фразу и покраснел, как вареный рак.
X. Королевские сады
Почему каждый раз, когда он возвращается на Игуану, это происходит вечером? Совпадение?
— Где принцесса? — спросил он, отпрыгивая от спешащего с кувшином козьего молока серва, которого он едва не сбил с ног, появляясь на голубом ковре неувядаемого Бирюзового Дола.
— Ее высочество купается. — Эрм все больше входил в роль сенешаля.
— Где?
Эрм испуганно округлил глаза и поджал губы — спрашивать об этом кого-либо, кроме членов семейства, он уже считал неприличным.
Если и дальше так пойдет, то церемонность отношений в боевой дружине может помешать ее боеспособности. Да и вообще… Если бы он сейчас возвращался к себе в космодромную гостиницу, то прямо повалил бы в бар, собрал вокруг себя ребят и признался: ну, братцы, я ведь, честно говоря, наклал в скафандр под самый подвздошный клапан… Впрочем, Стамену он так и скажет.
Но тут разом отхлынуло все: и джасперянская галантность, и космодромное балагурство. Стамен. Каждый раз, когда он возвращался вечером от Стамена…
Он вылетел за двойные ворота, словно его несла неведомая на Земле всепроникающая сила джасперян. Начало просеки, коротенький перешеек, соединяющий почти отвесный конус горы, увенчанной Бирюзовым Долом, с плавно изгибающимся массивом протяженного острова — заросший кустами можжевелоподобного хвойника участок, уже окрещенный Загривком Игуаны. К морю можно
Юрг уверенно свернул налево. Здесь не было протоптанных тропинок, и приходилось спускаться к морю, цепляясь за колкие ветви, оставляющие на ладонях полоски смолы, клейкой и сладкой, как рахат-лукум. Он не торопился, потому что уже знал, как все произойдет: совершенно неожиданно из-за корявого ствола или каменного когтя скального выступа покажется лицо, узкое смуглое лицо, замершее в очарованном бережении предназначенной для него страсти, и неотвратимо повторится все то, что могло быть только сладостной карой за его еретические слова: «Я хотел бы хоть один день прожить без волшебства…»
Наверх Юрг глянул нечаянно — подвернулась нога, и он заскользил по усыпанному порыжелыми иголками склону. И лицо, глядящее на него сверху, он сначала и не узнал, столько было в нем нежного отчаяния, словно она по собственной воле прощалась с ним навсегда. И еще что-то, неуловимое и странное, что волновало его каждый раз, так и оставаясь неосознанным…
Обломившийся сучок впился ему в бок, и он раскинул руки, чтобы хоть за что-нибудь уцепиться и остановить падение. Ему это удалось, и он снова вскинул глаза вверх — пусто.
— Сэнни, выходи! — крикнул он. — Я тебя видел!
Можжевеловый склон замер в вечерних лучах, вбирая последние крохи тепла и света.
— Сэнни! — повторил он уже с досадой. — Ну прямо как маленькая… Раз-два-три-четыре-пять, я полез тебя искать!
Вверх, как всегда, карабкаться было проще, чем катиться вниз. Суховатые пряди мха временами оставались у него в руках, обнажая смуглые пятна притаившегося под ними песчаника, и Юргу уже начинало казаться, что виденное им лицо было просто игрой вечерних теней на причудливом склоне; подкрепил это предположение чей-то голос, призывавший его, по-видимому, с просеки.
— Да здесь я, здесь, — отозвался он, сознавая, что на сей раз интуиция решительно и бесповоротно показала ему кукиш.
Рядом возник Борб и разом оборвал его гимнастические упражнения, препроводив с крутого склона прямо на порог их маленького корабельного замка. Вся дружина была уже в сборе вокруг моны Сэниа, которая, отжимая мокрые волосы одной рукой, другой старалась не расплескать полную кружку молока. По тому, как медленно и осторожно закрывал свой рот Флейж при появлении командора, последнему стало очевидно, что ключевые моменты их похождений на трижды-распято-проклятой планете уже доложены, и не без юмора. А он-то ломал себе голову, что бы такое поневиннее наврать жене, чтобы не слишком ее напугать!