Евангелие от Крэга
Шрифт:
— Нет-нет, моя милая, нас с королем встревожило исчезновение пашей младшенькой. Ведь она первая должна была бы приветить вас! Ари! Трусишка! Мы тебя ждем…
Она появилась из-за цветочной стены, словно прошла через нее — самая невзрачная из сестер, худенькая и словно пожизненно угнетенная собственной немиловидностыо.
— Моя младшая — Ардиень. — Ушинь только назвала ее полным именем, но уже стало очевидно, кто на самом деле здесь была любимейшей дочерью. — Ну же, ручки-тонковеточки, мы ждем…
Только тут все вновь прибывшие обратили внимание на то, что на груди у девушки висел на лепте небольшой лоток; он был плотно уставлен какими-то разноцветными
— А меня?.. — не замедлил выступить Харр по-Харрада.
Что-то вроде улыбки промелькнуло на невзрачном личике; Ардиеиь вытерла руки о передник, и тогда стало видно, что в каждой из них — коротенькая кисточка. Она обмакнула их в чашечки, взмахнула руками — двигались они с непредставимой быстротой и независимо друг от друга — и через две секунды на черных руках менестреля появилось изображение пылающего меча и летящей кометы. Девушка снова вытерла кисточки о передник и обернулась к моне Сэниа. На секунду ее глаза расширились, словно она увидела что-то, окружающее принцессу неуловимым для остальных ореолом, потом осторожно взяла ее левую руку и на тыльной стороне ладони осторожно нарисовала черное солнце. Не делая ни малейших попыток объяснить свои действия, она отвернулась от принцессы и приблизилась к командору, не поднимая глаз. Он, словно угадав ее просьбу, протянул ей левую руку. Ардиень взмахнула кисточками, и на ладони Юрга появился едва означенный светлый сиреневатый крест, нежный косой росчерк, как бы печальный знак неприкасаемости.
Что-то подтолкнуло Юрга, и он, поднеся свою руку к губам, почтительно поцеловал этот крест.
Но тут снизу раздался шум шагов, мужские голоса, и король в сопровождении своего блеклого зятя появился возле накрытого уже стола. Ардиень заспешила навстречу, торопливо вытирая кисточки о передник, а затем с привычной молниеносной быстротой разукрасила их лица какими-то магическими знаками и контурами золотых чаш. И снова вытерла кисточки о передник.
Снизу, с невидимой отсюда пристани, раздавался сдержанный гул голосов.
— Ардиень, у дворца ждут подаяния, — негромко, но отчетливо произнесла старшая из сестер.
Девушка завела руки за спину, чтобы развязать тесемки передника, и только тут стало видно, что беспорядочные цветовые пятна, оставшиеся от прикосновения кисточек, сложились в диковинный узор, напоминающий, хотя и отдаленно, летящего зимородка с огненной стрелою в клюве.
— Высокие гости могут истолковать чародейный узор по разумению своему, и будет им дано по речению их, — возгласила Радамфань торжественным тоном верховной жрицы.
Чувствовалось, что она привыкла выступать в роли хранительницы семейных и исторических традиций. Для маленького островного королевства это выглядело чуточку смешно. Тем не менее Юрг, не теряя почтительного выражения, поклонился какой-то средней точке между расписным фартуком, Радамфанью, застывшей в позе Геры, и королевской четой:
— Благодарю
— Ну да, — не замедлил вмешаться Харр, — только предварительно придется врезать кому-то между глаз огненной стрелой!
— Да будет так, — сказал король Алэл.
Ардиень встряхнула передник и, подбежав к перилам, бросила его вниз. Ветер подхватил расписное полотнище, а взрыв нетерпеливых криков и топот подсказали, что на берегу началась погоня за летучим «подаянием». Между тем король подал руку моне Сэниа и почтительно повел ее к столу; старшие сестры привычно и не столь торжественно повлекли под обе руки принца-консорта, так что опять осталось в тайне, с которой из них он повенчан. Юрг, мгновенно сориентировавшись, стал спутником улыбающейся Ушинь, а менестрель суетился вокруг младшенькой, помогая ей освободиться от лотка с красками и что-то нашептывая ей на ухо, что она воспринимала с плохо скрытым недоверием.
Мир и благодать воцарились за простым дощатым столом, единственным украшением которого были створки великолепных раковин-жемчужниц, заменяющие собой блюда и тарелки. Церемонности больше не было — сестры в четыре руки обихаживали консорта, король, орудуя костяной вилкой и грубоватым кинжалом, разделывал запеченного гуся — или какую-то другую водоплавающую птицу, а Харр щелкал орешки для Ардиени. Внезапно мона Сэниа вздрогнула и едва удержалась от пугливого восклицания: перед ее прибором неизвестно откуда появилось то пучеглазое шестиногое существо, которое привозила с собой в корзиночке королева Ушинь. Существо присело на задние конечности — теперь было видно, что они принадлежат отнюдь не насекомому, а некрупному зверьку вроде ласки, только средняя пара торчит коленками наружу. Перетянутое в талии, как у жужелицы, тельце было покрыто темно-бурым ворсом или шерсткой, а аккуратная мордочка с кончиком розового язычка ну никак не сочеталась с огромными фасеточными глазами, над которыми подрагивали два антенных завитка мотыльковых усиков. Существо протянуло нежную аккуратную лапку — совсем как благовоспитанная крыса — и взяло с ракушечной тарелки кусочек хлебной лепешки.
— Это один из наших свяничей, — сказала Ушинь. — Этого сладким не кормите, а то он последнее время что-то почесываться стал.
— А что за зверь? — спросил Харр. — Мышей-то хоть ловит?
Шамшиень, не сдержавшись, фыркнула.
— Сие не зверь, — наставительно заметила Радамфань, — а игрушка вечных богов. В домах он переносит и хранит их силы.
— Понятно. Домовой. — Юрг сам улыбнулся этой мирной допотопной ассоциации. — Нам бы в Бирюзовый Дол такого.
— Не вашего он племени, — неожиданно возразил Харр. — С вами-то ему, поди, тоскливо будет. Облиняет. Не давай ему зверя, королева!
Ушинь почему-то жалобно и просительно глянула на короля, словно напоминая ему о каком-то давешнем разговоре. Но Алэл едва заметно мотнул головой. Королева разочарованно повернулась к чернокожему певцу:
— Я все время думаю, как бы наградить тебя за твою доброту, милый человек…
— А ты отдай за меня одну из твоих дочек!
Сломанная вилка хрустнула в руке короля. Ушинь заморгала, и на ее серебряных ресничках показались слезы. Радамфань сделала глотательное движение и выпрямилась, словно при этом почувствовала в пищеводе полуметровую кость. Шамшиень презрительно выпятила и без того отвислую нижнюю губу. Ардиень впервые лучезарно улыбнулась. Юрг проклял бесчувственность менестрелевых ножищ, по которым он бешено и безуспешно пинал.