Эвендины. Посланник Предвечных

Клейн Марина

– Эй, – сказал Ирмиэль. Вышло нерешительно.

– Да? – проговорила Лирди пересохшими, растрескавшимися губами. – Это… Это ты, Ирмиэль?

Ему польстило, что она его узнала, но Ирмиэль быстро заглушил это чувство, как

и многие другие.

– Да, я. Ты по-прежнему ничего не видишь?

– Нет. А ты?

– Я вижу.

Прозвучало несколько хвастливо. Плечи Лирди, и без того поникшие, опустились еще ниже, она подтянула к себе колени и разрыдалась. Она решительно потеряла всю надежду и даже мысли не допустила, что, раз прозрел Ирмиэль, то надежда есть и для нее.

Это навело его на одну идею.

– Послушай… Ты жалеешь о том, что совершила?

– Ты о чем? – Лирди, всхлипнув, приподняла голову, и от ее затуманенного, пустого взгляда Ирмиэлю стало не по себе.

– О твоей подруге. Ты бы хотела все изменить?

Лицо Лирди, бледное от долгого сидения взаперти, начало наливаться краской. Ирмиэль подумал было, что это стыд, однако девушка вдруг взорвалась криком:

– Не называй ее моей подругой! Это все из-за нее! Из-за нее я здесь… Такая… – и она снова разразилась рыданиями.

Первые несколько дней после ослепления Лирди билась в истерике, задыхаясь от отчаяния и горя, затем, обессиленная, несколько дней пролежала

в апатии – до тех пор, пока не пришло понимание: во всем виновата Эни. Ведь если бы не она, Готтран не отправил бы ее в Предгорье, и не случилось бы того, что случилось. Кроме того, никто не рассказал Лирди, что именно произошло в Ишдате, и она легко провела линию от нападения на Эни до слепоты. Разумеется, это все эвендинская магия – Эни попросту отомстила, напрочь забыв все добро, что ей сделала Лирди.

Как ни странно, размышляя об этом, девушка ни на минуту не почувствовала раскаяния – тот момент, когда Осберт разбил Эни голову, услужливо стерся из памяти, как и то, что именно Лирди позволила этому случиться. В конце концов, Эни так долго обманывала ее, скрывая, что она эвендин. О какой вине можно было говорить? Она получила то, что заслужила, и не имела никакого права обрушивать на Лирди такую жестокую кару. Тем более что она, Лирди, делала лишь то, что ей велели.

– Прекрати рыдать! – велел Ирмиэль, и Лирди, икнув, умолкла.

Он с минуту смотрел на нее с брезгливостью и жалостью. Не то чтобы Ирмиэль питал к ней какую-то симпатию, но ему снова хотелось видеть ее такой, как прежде – расчесанную, в платье, которое он ей подарил, с восторженно сверкающими глазами.

Конец ознакомительного фрагмента.