Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
На этот раз пьесу приняли к постановке с первого раза.
««Клад» оказался первой пьесой вообще, которую мне довелось ставить непосредственно после первой в жизни встречи с человеком театрального искусства нашей эпохи — К. С. Станиславским, — вспоминал Б. Зон. — Мне сейчас нужна была именно такая пьеса, которую дал нам Шварц: глубоко современная, поэтическая, с ясным, простым сюжетом, с живыми человеческими характерами, написанная подлинно художественным языком. И ещё мне хотелось, чтобы в ней было немного действующих лиц, а актеры, которых мне предстояло занять, любили бы автора, верили бы в режиссера, а он верил бы в них. Шварц помог и в этом. Потребовалось всего семь человек: три актера и четыре актрисы. Среди них были и мои прямые ученики, и единомышленники. Все одинаково влюбленные в пьесу… Актеры далеко не всех, даже очень талантливых авторов любят на репетициях: некоторые смущают их, подавляют своим многознанием, а то и просто нетерпением. Шварц
А генеральная репетиция, между тем, прошла как-то смурно, неясно. Никто уже не ожидал ничего хорошего от премьеры. Но неожиданно на просмотр «с родителями» пришел «весь Ленинград». Николай Тихонов доказывал администратору театра, что он имеет право пройти в зал, даже не имея персонального приглашения. В набитом до предела зале царило праздничное настроение.
«Премьера «Клада», — записал Б. Зон в своей репетиционной тетради 8 октября. — Единодушно — высокая оценка. Я не думал, что эксперимент выйдет за пределы комнаты, а тут, пожалуй, % 30 реализовалось в спектакле. Первый опыт посильной «системой» (Станиславского) работы удивительно счастливо осуществлен… Что дальше? Назад движения быть не может…». Даже Хармсу понравился спектакль и пьеса. ««Клад» Шварца интересен бывает в тех местах, — записал он в тот же день, — где кажется, что происходит сверхъестественное. Как замечательно, что это всегда так, когда в меру».
Ю. И. Рест показал мне несколько рукописных листков Шварца и разрешил снять с них копии. Он не помнил, когда и как они попали к нему, к чему или для чего предназначались. Можно предположить, что это черновики выступления или наброски к статье. Один из них, сложенный вдвое лист, явно относился к премьере «Клада»: «Самое трудное дело — говорить не по специальности, — этими словами начинался этот листок. — У меня есть точное представление о работе режиссера, но я боюсь запутаться в терминах. Кто его знает, каким термином обозначить следующее: к концу постановки Зон знал пьесу наизусть. В буквальном смысле этого слова. Всю пьесу. Причем память у него, у Зона — обыкновенная. Мне в жизни своей не приходилось встречать более внимательного, добросовестного, доброжелательного отношения к автору, чем в ТЮЗе. Да и не только к автору. Вся работа этого театра — смело может быть названа образцовой… Что же сказать о постановке? Первым делом я должен сказать — спасибо. Режиссер и актеры вытащили из пьесы максимум того, что нужно было вытащить. Понимали они пьесу иной раз лучше, чем автор. По их указаниям было переделано несколько сцен, мешавших развитию общей линии спектакля. В заключение скажу ещё раз: ТЮЗ — великолепный театр. Имейте это в виду!».
— В конце двадцатых годов обнаружил я, что Зон обладает особенностью весьма важной — он умел учиться. И учился жадно. Он ставил все лучше… А когда ставил он «Ундервуд» и «Клад», убедился я в добросовестности, с которой относился Зон к авторскому тексту. С течением времени он круто повернул в сторону системы и, подумать только, при всей трезвости натуры своей, уверовал в неё. И сам Станиславский его полюбил. И Зон вступил в пору своего расцвета. У него было чувство божества, вызванное трезвостью натуры. Он отлично понимал, что речами на собраниях и нытьем и канюченьем в разговорах места в искусстве не завоюешь. И он стал учиться. Учиться упорно, безостановочно, от постановки к постановке, ища все новые и новые приемы, за что был неоднократно обвиняем Макарьевым в беспринципности… А успех «Клада» был неожиданный и полный. В «Литературном Ленинграде» появился подвал: «ТЮЗ нашел клад». Стрелка вдруг дрогнула, пошла на ясно…
Премьеру сыграли 8 октября. В спектакле были заняты артисты:
B. Лукин (Иван Иванович Грозный, сторож в заповеднике), С. Емельянов и Л. Колесов (Суворов, студент-геолог), А. Охитина (Птаха), Т. Орлова и Н. Казаринова (школьники Мурзиков и Орлов), О. Беюл (председательница колхоза Дорошенко) и Б. Блинов (пастух Али-Бек). Режиссер Борис Зон, художник М. Григорьев, композиторы Н. Стрельников и C. Митин.
Рецензент упомянутого Шварцем «подвала» в «Литературном Ленинграде» поделил свой опус на две части. В первой — «На сцене» — была сама рецензия, а во второй — «В антрактах» — он интервьюировал писателей-зрителей. И тут
А автор подвала писал, что «наш детский театр долго болел одной неприятной болезнью: пока по сценам бегал Том Сойер, все было хорошо и весело, но как только появились пионеры, сразу началось нечто безнадежно унылое. Пионеры устраивали на сцене собрания, голосовали, «сколачивали актив» и читали наказы, а из темного зала неслись тоскливые вздохи зрителей… В борьбе за полноценную детскую пьесу несомненной победой является новая пьеса Е. Шварца «Клад»… Это авантюрная пьеса о том, как советские геологи разыскивают в горах Кавказа старый медный рудник атамана Алибека. С ними случается много всяких приключений, происходят неожиданные встречи, сцены обрываются на самом «захватывающем месте». Драматические положения чередуются с веселыми сценками, и в продолжение всей пьесы внимание зрителя ни на минуту не ослабевает… Развернув на сцене увлекательное действие, Е. Шварц одновременно создал и яркие, запоминающиеся образы…».
И «в антрактах»: «На каждом тюзовском спектакле немало взрослых, на премьере «Клада» значительную часть взрослых составляли писатели: все же Евгений Шварц один из первых мастеров детской литературы, пришедший в драматургию. И «большие» писатели, и маленькие зрители с одинаковым волнением следили за спектаклем… Взрослые, пользуясь затемненным зрительным залом, охотно делили восторги ребят, а в антрактах «формулировали» оценки».
В. Каверин: …Нужно быть талантливым драматургом, чтобы в течение двух или трех часов заставлять не только детей, но и взрослых, с глубоким сочувствием следить за историей заброшенного рудника, искусно сплетающейся с историей заблудившейся девочки. Это говорит о том, что Евгений Шварц владеет той легкостью и простотой в построении пьесы, которые представляют собой большие трудности в работе драматурга…
Н. Тихонов: ТЮЗ — театр большой культуры, — сделал героев «Клада» живыми и простыми людьми, а не рупорами, аллегориями, схемами, часто фигурирующими на сцене. Театр приблизил пьесу к жизни… «Клад» — бодрая и остроумная пьеса. Прекрасно использован сказочный материал, а вопрос об использовании сказки назрел… Но Шварц реалистически переключает сказку. Сказка становится былью. «Клад» — реалистическая пьеса, несмотря на сказочные персонажи, на сказочную легкость, с которой драматург излагает события…
М. Слонимский: Пьеса Шварца — по языку, по искусному построению сюжета, по умению автора вложить в незамысловатую фабулу большое содержание — одна из лучших, на мой взгляд, современных пьес. Она хороша не только для детей, но и для взрослых. Каждый персонаж этой пьесы говорит своим выразительным языком, у каждого своя интонация, свой жест, свой характер, и зритель с увлечением следит за судьбой этих разных индивидуальностей, объединенных одной общей целью». (15 окт.; № 11).
Большинство критиков поддержало спектакль (и пьесу). Г. Белицкий посчитал, что «Клад» — «лучшая пьеса сезона», и хотя она «рассчитана на зрителя-подростка, её с удовольствием смотрят и взрослые, ибо в ней отражена увлекательная романтика нашей действительности» (Литературный критик. 1934. Кн. 6). «Пьеса Шварца — удачная попытка создать увлекательную сюжетную пьесу для детей, — утверждал и М. Константинов из «Красной газеты», — построенную на советском материале, которая одновременно захватывала и воспитывала юного зрителя» (1934. 10 окт.).
Казалось бы, и С. Ромм тоже замечает все лучшее, что отличает «Клад» от других пьес, рассчитанных на тот же возраст. «Пьеса Е. Шварца «Клад» ценна своими высокими литературными достоинствами, — пишет он. — В ней много динамики, действия, изобретательных и остроумных сценических трюков, построенных на удачном сопоставлении событий, на ловкой игре слов. Как всегда, хорош язык Шварца, живой, образный, особенно у героев-ребят… Заметна и большая работа с актерами. Блестяще справляется с трудной ролью арт. Охитина, хороши арт. Казаринова, Блинов и другие». — И вдруг он вспоминает свою обиду на Шварца и театр, вопреки противостоянию критика, поставивших «Ундервуд», и кусает… Тем более, что ему для полного счастья не хватило в «Кладе» привычной для него идеологической скуки в виде колхозного собрания или хотя бы комсомольского, и он продолжает: автор «не стремится углубить идейно-политический смысл в общем развитии сюжета и в обрисовке отдельных фигур. В этом сказалась и писательская манера автора неудачного тюзовского «Ундервуда»… В главном герое «Клада» — Суворове не чувствуешь боевого советского работника, живого комсомольца, не порывающего какой-то органической связи со всем коллективом… В разработке сюжета все построено на совпадении, случае, и недостаточно вскрываются общие условия, в которых находится экспедиция комсомольцев и пионеров на советском Кавказе…».