Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
Шварц мог бы и тогда ответить на вопрос: как же всё это соединяется в одном произведении? — «А очень просто — как в жизни». Но скажет он это чуть позже.
Хвалили и спектакль. А некоторые даже не замечали зазора между автором и режиссером. Так, Н. Жданов в журнале «Театр» писал, что спектакль — «один из редких примеров удивительно гармонического взаимодействия драматургического и режиссерского начал, лежащих в основе спектакля», что пьеса «дает очень много материала для утверждения той настоящей театральной условности, которая глубоко соответствует природе театра и особенно театра комического». И декорации «совершенно соответствуют всему колориту этого спектакля. В сущности, они очень просты, в них нет ничего подчеркнуто фантастического; наоборот, как это бывает в сказке, самые фантастические события происходят в
Более требовательным оказался критик к артистам. И в их существовании на сцене он отметил не одно несоответствие с пьесой. Ученый Суханова, — писал он, — «рассеян и так кроток сердцем, что добрая и наивная Аннунциата считает его слишком уж простодушным и собирается охранять его на жизненном пути. Актер, видимо, решил, что он представляет в сказке человека реального мира и поэтому вправе относиться ко всему, что происходит вокруг, как к чему-то внутренне для него постороннему. Но это неправильное заключение. Ученый — такое же действующее лицо сказки, как и все остальные. Аннунциата — Гошева — это наиболее удавшаяся в спектакле роль. Это была чистосердечная, кроткая и милая девушка, из тех, кто своей бескорыстной любовью к людям всегда украшают и облагораживают сказки, как, впрочем, могли бы украшать и облагораживать саму жизнь. Гошева создает подчеркнуто театральный образ девушки из сказки. Но сказочная чистота её души только подчеркивает реальное содержание этого образа. Сухаревская создает образ эгоистки, жалкой в своем угодничестве перед сильными, ничтожной в собственном самообольщении, пустой, бессердечной и наглой. Сухаревская обладает очень выразительным и характерным комическим дарованием. Непринужденная резкость её интонаций хорошо контрастируется жестами ложной наивности… Игра Беньяминова убеждает в том, что в данном случае возможно именно гротесковое решение задачи». А вот артист Киселев «не учитывает условного, сказочного, театрального характера своей роли. Он играет человека тучного, спокойного, занимающего выгодное общественное положение, и только. В его игре много человеческой естественности, но как раз она-то и является, быть может, менее всего нужной в данном случае. Эти же рассуждения можно почти целиком отнести к игре Ханзеля в роли доктора и Флоринского — Цезаря Борджиа, как, впрочем, и Суханова, о котором уже было сказано. Очень много веселья вносит в спектакль артист Тенин…» Что касается второго исполнителя роли Тени Лецкого, с участием которого критик смотрел спектакль, «то о его игре нельзя сказать ничего плохого. В игре артиста есть и темперамент, и психологическая наполненность. Но самый внешний образ Тени не театрален в полном смысле этого слова» (1940. № 7).
Зато Перец Маркиш смотрел спектакль с Э. Гариным в заглавной роли. «Роль тени, может быть, самая сложная и ответственная в спектакле, — писал он. — Одно дело, когда мы читаем о таких персонажах, как тень. Мы свободны себе её представить так, как нам это подсказывает воображение. А тут на сцене перед нами типаж. И самое замечательное в исполнении артиста Э. Гарина, что он дает зрителю ощутить свою зависимость от человека…» (Правда. 1940. 26 мая). А вот Л. Вильковская отмечала, что «Эраст Гарин сделал интересно, интригующе, — можно сказать, блестяще, — «Тень» Христиана Теодора. Но то, что составляет самую сущность — философию этого образа, он ещё не нашел» (Комсомольская правда. 1940. 27 мая).
А «эксцентрическую актрису» Елену Юнгер в роли Принцессы лучше других разглядел В. Сухаревич. «В том, что она умна, нас убедила небольшая роль глупой принцессы. Она не испытывает глубоких чувств, в этом её трагедия. Но реализм сказки требует, чтобы в её образе были человеческие черты. И актриса правильно выбрала для своей героини характер глуповатой, капризной девушки. Ей все позволено, с неё ничего не спросят… Любовь превосходного человека она, не задумываясь, меняет на занятную игрушку — Тень. Свою ошибку она поняла слишком поздно. Слезная жалоба девочки и голос как бы проснувшейся женщины звучат в словах принцессы, когда она просит Ученого не уходить из дворца… Где-то на дне холодного сердца родились слезы…» (Театр. 1940. № 9).
И так далее…
Еще до премьеры в театре Комедии «Тень» была напечатана в «Литературном современнике» (Л., 1940 № 3). Замечу попутно,
И вот после публикации «Тени» Евгений Львович получил письмо из своей юности от Андрея Григорьева, с которым не виделся четверть века, то есть обычного читателя, который без предвзятости, очень органично принял произведение своего старого знакомого.
«Дорогой Женя!
Я прочел в журнале «Тень» и захотел поблагодарить тебя за большую радость, которую она дает. Радует твоя пьеса не только потому, что она свежа, умна и сценична, хотя бы потому, что это пьеса не по принципу «вынь да положь», как «Моль» или «Страх» и прочие «Куранты». «Тень» — это надолго, потому что своим шуточным, искрящимся диалогом она вызывает важные человеку мысли, горячие чувства. Эта пьеса освещена мужественным гуманизмом. Она любовно и гордо говорит о человеке и его пути — и будет долго нужна людям, дольше, чем мы можем думать. «Тень» с годами не выцветет, а будет лучше и крепче, как вино. Знаешь, почему?
Пруст говорит где-то в своей эпопее, что автор должен работать на будущее, бросать свои вещи вперед, и в свое время вокруг огня возникает людской круг, чувства или мысли. Так было с Бетховенскими квартетами (пример Пруста). Примеры легко подобрать ещё. Именно так, идя впереди, искусство должно воспитывать людей, собирать их вокруг себя. Тебе многое удалось в этой пьесе. Она будет идти и волновать людей… Но и сейчас она найдет отклик во многих, и в тысячах душ — в будущем. Уверен, что не за горами признание, что «Тень», собственно, остросовременная пьеса. Те чувства веры в человеческие достоинства, в ценность человека, в любовь — ведь это простые, основные чувства… Этому служит твоя пьеса, и это поймут не сегодня, то завтра. Стыд и позор, что твою чудесную сказку недоуменно и трусливо замолчала критика во время ленинградского фестиваля. Недопереучли, как говорится.
Рад сообщить тебе, что это не только мое мнение, но и мнение ряда людей, уму и вкусу которых можно доверять, — и, вдобавок, которым ничего не известно о нашем знакомстве. Понятно, критике было проще похлопать по брюху Юрьева (за «Маскарад»), но зато фимиам авторитетам явно разошелся с оценкой публики…».
Такое письмо, конечно же, было дорого писателю, и не случайно оно сохранилось в его архиве.
Москва, действительно, встретила «Тень» более сурово.
Смотр ленинградских театров в Москве
Смотр планировался на май 1940 года. И в конце тридцать девятого была создана комиссия, которая отбирала лучшие спектакли. 12 декабря с этой целью комиссия смотрела «Снежную королеву». Помимо председателя этой комиссии Н. И. Антоновой и чиновников от культуры, на просмотре присутствовали Е. Л. Шварц, Б. В. Зон, В. М. Дешевов — авторы спектакля, режиссеры С. И. Юткевич и С. Д. Васильев, Л. Г. Шпет и другие.
Из стенограммы:
«С. Васильев: Если оценивать «Снежную королеву», общую значимость, то это один из спектаклей, который можно характеризовать словом поэтичный,или, как сказал бы Луначарский, — грациозный! Это действительно такой спектакль, который доставляет наслаждение и дает настоящую, хорошую эмоциональную зарядку. У нас таких спектаклей немного не только в детских, но и в театрах для взрослых. Это вполне законченное, настоящее художественное мастерство, настоящее искусство, начиная с самой основы — литературного материала, сделанного с громадным блеском и настоящим хорошим юмором (автор здесь присутствует, но если его хвалить, он не испортится!) и кончая режиссерской и актерской стороной, что можно сказать: что же ещё можно сделать для того, чтобы он был ещё лучше? По-моему, трудно сделать лучше. (…) Из всех тех спектаклей, которые мы просмотрели, по-моему, пальму первенства нужно отдать этому спектаклю. Не показать его на детской декаде в Москве будет просто преступлением.