Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Борн Георг Фюльборн

– Скорее за работу! Никто не будет знать, кто обвалил траншею. Будут приписывать это какому-нибудь случаю, сотрясению. Пропали вы у меня оба! Для вас более нет возврата! Туда вы легко вступили, оттуда не выйдете никогда! Долорес, ты моя! Наконец я достигну своей цели.

Он слышал, как его слуга уже начал свою работу, и осторожно отошел от опасного места, озираясь во все стороны, чтобы кто-нибудь не застал их за этим делом.

Пройдя около десяти шагов по траншее, слуга мог удобно доставать камни, ставшие рыхлыми от сырости, и скоро с помощью кинжала сделал

отверстие, которое расширил к выходу. Он осторожно подрывал землю с двух сторон, чтобы она потом легче обрушилась. Хотя цемент и куски земли падали ему прямо на лицо, он не обращал на это внимания. Темная ночь окружала его, и он должен был полагаться только на свои чувства. Слуга Эндемо обладал замечательной ловкостью и удивительной невозмутимостью, когда нужно было совершить какое-нибудь злодеяние; он знал щедрость мнимого герцога и хотел выманить у него все деньги до последней золотой монеты.

Через час работа продвинулась только на пять шагов, оставалось сделать столько же. Но когда он вынимал следующий камень, то часть, которую он уже успел подкопать, упала с сильным треском и засыпала вход – Джон отскочил.

– Это совершилось скорее и легче, чем я ожидал, – прошептал он. – Если сверху подсыпать еще земли, то все дело будет окончено.

Он стал торопиться, камень за камнем падал на дно хода, и вскоре обрушена была даже внешняя его часть. Оба злодея могли признаться, что им отлично удалось справиться со своим черным делом. Они приготовили двум друзьям могилу, в которой те были заживо погребены.

XIV. В ПОДЗЕМНОМ ХОДЕ

Олимпио пошел вперед, маркиз следовал за ним: ход был таким узким и тесным, что они не могли идти рядом; Олимпио приходилось немного нагибаться.

Воздух подземелья был сырым и заражен гнилью, дышать становилось все тяжелее. Стены и пол были скользкими и покрыты плесенью. Там и сям двигались черные, гладкие тела слизней, в трещинах и щелях прятались черви.

Проход был очень длинным, и мнение Олимпио, что он ведет до самого Малахова кургана, казалось, оправдывалось.

Маркиз дотронулся до плеча шедшего впереди Олимпио.

– Нужно потушить фонарь, – сказал он. – Если газы воспламенятся, то взорвут этот ход, и мы погибнем без всякой пользы.

– Ты прав, я не думал об этом. Но, – продолжал Олимпио, остановившись перед маркизом, – продолжать путь без света кажется мне опасным.

– Мы должны идти осторожнее, чтобы не попасть в воду или куда-нибудь еще. Посмотри, здесь недавно проходили русские.

Клод нагнулся и поднял немного заржавевший патронташ, без сомнения, потерянный русским, который или не имел времени или не мог его отыскать.

– В таком случае, мы можем, кажется, идти без опасения дальше, – сказал Олимпио. – Еще одно, Клод. Если я не выйду отсюда, то поручаю тебе заботиться о моей Долорес! Не оставляй ее и скажи ей, что я ее любил и был ей верен до самой смерти, ты согласен?

– Если я останусь в живых, то Долорес будет для меня священным залогом, который ты мне оставишь! Ты знаешь меня, Олимпио!

– Благодарю тебя. Итак – вперед. Да защитит нас

Иисус и Матерь Божья!

Олимпио потушил маленький фонарь и спрятал его. Вокруг стало темно, как в гробу, впрочем, они действительно находились как в могиле.

На пятнадцать футов ниже поверхности земли, отделенные зверским поступком мнимого герцога и его слуги от света, имея перед собой укрепление русских, они все далее и далее проникали в сырой, узкий и низкий проход.

Если они, как надеялись, счастливо пройдут этот опасный путь, если они незаметно достигнут ночью Малахова кургана, на который преимущественно было обращено внимание, и разузнают о силе и расположении укреплений, то окажут союзникам великую услугу.

Делая каждый шаг осторожно, ощупывая ногой, нет ли какого-нибудь углубления, они медленно продвигались вперед. Вдруг они почувствовали, что стены с обеих сторон образуют углы.

– Здесь начинаются два хода, – сказал Олимпио вполголоса, ощупывая руками вокруг себя, – они ведут к наружным укреплениям кургана – через несколько минут мы будем у наших врагов.

– Если бы они знали о нашем плане, то легко могли бы отрезать нам возвращение, разрушив позади нас ход и потом напасть на нас, – сказал маркиз.

– Черт возьми, Клод, это было бы скверно, – возразил Олимпио, который до сих пор не думал о возможности засыпать выход. – Я бы не желал быть похороненным в этой проклятой яме! Но что это такое! – вскричал он, сделав еще несколько шагов.

Олимпио наступил на какой-то предмет, лежавший около самой стены хода, и чуть не упал.

– Что здесь за скверный запах, – проговорил маркиз, идя за своим другом.

Олимпио нагнулся и крепко схватил предмет, лежавший у стены хода; он подумал сначала, что это зверь, устроивший здесь свое логово, и стал ощупывать его; но в ту же минуту отскочил, почувствовав, что схватил нечто, отчего дрожь пробежала по его телу.

– Черт возьми, – прошептал он, – это человек, я схватил его голову; он, кажется, уже разлагается, будь что будет, я зажгу фонарь. Мы должны видеть, что мы нашли!

– Хорошо, есть у тебя спички?

– Есть, – отвечал Олимпио.

– Подойди поближе к поперечному ходу, там воздух лучше. Олимпио последовал совету и попробовал зажечь спичку.

– Они отсырели, – сказал он сердито, бросив третью незагорев-шуюся спичку.

Наконец ему удалось зажечь одну из них; он вынул фонарь и зажег его. Фонарь слабо освещал весьма ограниченное пространство.

Олимпио, держа фонарь ближе к земле, приблизился к месту, где лежал труп; маркиз тоже подошел к нему.

– Наполовину истлевший русский солдат, – бормотал он, не без сильного страха и отвращения. – Бездельники не потрудились даже вынести труп.

– Он, вероятно, уже давно лежит. Но посмотри сюда. – Олимпио осветил место, где лежала голова мертвого. – Он захлебнулся – это видно по его почерневшему и распухшему лицу.

По телу маркиза пробежала дрожь.

– Если его не внесли сюда, чего нельзя предполагать, то в этом ходе была вода. Эта мысль прежде уже приходила мне в голову, – сказал он.