Эвис: Заговорщик

Горъ Василий

Глава 14

Глава 14.

Третий день пятой десятины первого месяца лета.

…Следующие четырнадцать дней мои дамы провели, выкладываясь, как мастер меча на тренировке. Занятия у Тины, начинавшиеся, как одни разговоры, дня после третьего стали напоминать учебные схватки, в которых ученицы осваивали на практике то, что услышали от наставницы. Как это выглядело? Сразу после завтрака ар Лиин-старшая объявляла некие условия, часто ставившие меня в тупик, и давала некоторое время на подготовку. Потом одетые и причесанные дамы возвращались в обеденный зал, и начиналось действо, наблюдение за которым непременно заставляло меня удивляться безграничности талантов этой женщины.

В частности, изворотливости ее ума и воистину невероятному умению перевоплощаться.

Придуманные ею сценки, на первый взгляд, не отличались особым разнообразием, ибо изображали либо прием у благородных, либо охоту, либо королевский бал. А уже на второй оказывалось, что они совершенно разные. Во-первых, роли, достающиеся ученикам, наставницам и, иногда, мне, заставляли поломать голову даже во время подготовки. Ведь, озвучивая начальные условия, Тина не просто назначала кого-то хозяином приема или гостем, но и достаточно подробно описывала его статус. Иначе говоря, принадлежность к определенному роду, место в иерархии, основные черты характера, наличие или отсутствие спутника или спутниц, преследуемые цели, самочувствие и настроение. А, во-вторых, во время самого действа она изображала настолько склочных, вспыльчивых или, наоборот, занудных особ, что ее ученицам приходилось проявлять чудеса выдержанности, воспитанности и такта даже для того, чтобы просто «дожить» до команды «достаточно»! А чтобы выполнить поставленную задачу или заслужить похвалу наставницы, девушки были вынуждены постоянно перешагивать через пределы своих возможностей.

Что интересно, несмотря на относительно скромную продолжительность этой части занятия и на крайне жесткий разбор ошибок, который ар Лиин-старшая устраивала после каждого «бала» или «приема», все участницы получали столько удовольствия, что весь последующий день крайне эмоционально обсуждали и успехи, и просчеты. Причем со смехом, беззлобными шутками или мягкой иронией. И ни разу не обижались. Ни на наставницу, ни на подруг.

Эти занятия были чем-то невероятным и в плане наработки реального опыта: даже Майра, до переезда на заимку представлявшая мир благородных исключительно по моим рассказам, постепенно разбиралась в писаных или неписаных правилах поведения. И в какой-то момент поверила в то, что рано или поздно, но станет в этом мире своей.

Еще одним неявным, но очень важным следствием этих занятий стало плавное исчезновение легкой настороженности, с которой Найта относилась к Тине. Убедившись, что эта чрезвычайно волевая и умная, а значит, опасная женщина действительно не использует наш род, как средство для достижения своих целей, и не демонстрирует открытость, а действительно открыта, она успокоилась. Поэтому начала сближаться с нею сама и перестала придерживать дочь, которая чувствовала симпатию к первым в жизни подругам и жаждала превратить нарождающиеся отношения в дружбу.

Претерпело немалые изменения и отношение старшей хейзеррки к хозяйственным работам. Если первые дни после приезда на заимку она выполняла поручения Майры добросовестно, но без огонька, то через десятину с лишним некоторые из них начали ей нравиться. А вторая в роду Эвис, быстро заметившая, что в уборку «донжона» Найта всегда вкладывает душу, начала грузить ее именно этим. А потом сама или через меня подчеркивала перед остальными чистоту и уют, появившиеся в доме стараниями хейзеррки.

Вэйль, пребывающая в легкой эйфории от возможности нормально общаться с кем-то, кроме матери, не жила, а горела. Поэтому была готова заниматься чем угодно, лишь бы не одной, а в компании. У Тины занималась с таким усердием и пылом, что похвал наставницы удостаивалась куда чаще остальных. После обеда она пропадала на конюшне на пару со мной или с мелкой, обихаживая лошадей, которых просто обожала, или убираясь в стойлах. А после ужина и во время посиделок в бане развлекалась так, что иногда вводила в ступор даже повидавшую всякое Тину.

Кстати, ар Лиин-старшая тоже горела. Пусть

и не так ярко, как младшая хейзеррка. Перестав беспокоиться о дочери и получив возможность быть самой собой и жить так, как заблагорассудится, она с наслаждением занималась с ученицами, планировала будущие сценки на пару с Найтой и дополнительно гоняла Майру тем предметам, которые давались девушке не очень хорошо. А еще она как-то умудрялась предельно тактично гасить даже намеки на возможные конфликты между женщинами, вызванные как разницей в мировосприятии или недопониманием, так и перепадами настроения, связанными с временным ухудшением самочувствия. Говоря иными словами, она помогала мне всем, чем могла. Моментами настолько неявно, что я догадывался о ее поддержке далеко не сразу.

Кроме того, она крайне осторожно и ненавязчиво учила… меня! Всему, что, по ее мнению, обязан был знать глава Старшего рода. Иногда открывая передо мной такие глубины человеческих взаимоотношений, что на несколько страж выбивала из равновесия. Кроме того, рассказывала мне о женщинах. Вернее, давала возможность посмотреть на них «изнутри», объясняя, как они воспринимают окружающий мир, других женщин и мужчин; рассказывала, что, как и почему они делают, как думают и чувствуют, что любят и ненавидят. И, тем самым, давала знания, получить которые другим способом было маловероятно.

Единственное, чего Тина никогда не делала — это не вмешивалась в мои отношения со своей дочкой. Причем ни со стороны мелкой, ни с моей. Да, на прямо заданный вопрос отвечала предельно подробно и честно. Но советы давать отказывалась наотрез, утверждая, что со всем своим опытом и знаниями не смогла бы добиться и десятой доли того, чего уже добился я.

Мелкая действительно менялась, и очень сильно. Задавшаяся двумя большими целями — научиться бороться со своими страхами и врасти в наш с Майрой ближний круг — она с недетской целеустремленностью двигалась к каждой из них. При этом никуда не торопилась, так как поверила, что рано или поздно сможет добиться чего угодно. Поэтому, уткнувшись во что-нибудь, на первый взгляд непреодолимое, отступала назад, сама, с помощью меня или Майры готовилась к следующей попытке столько, сколько требовалось, а потом перешагивала. И тут же начинала искать новое препятствие, чтобы снова испытать себя на прочность. А к Майре просто приросла. И душой, и сердцем: помогала ей на кухне и во всем, в чем в принципе могла потребоваться помощь, проводила рядом столько времени, сколько получалось, и частенько оставалась у нее на ночь. Правда, сбегала перед рассветом, чтобы хотя бы половину стражи пообщаться со мной.

И ведь общество мелкой Майру нисколько не тяготило! Скорее, наоборот: стараниями Алиенны девушка куда реже чувствовала себя одинокой, практически перестала страдать из-за изуродованного лица и, наконец, начала ощущать себя ровней благородным. Мало того, во время той, самой первой беседы с Алиенной, во время которой «моя ученица» озвучила свои намерения, вторая в роду Эвис вдруг поняла, что является таковой не только на словах, но и на деле. И что окружающие не просто принимают, как должное, ее право находиться рядом со мной, но и считают наш ближний круг пределом своих мечтаний!

Надо ли говорить, что с этого момента Майра стала вести себя куда увереннее и на занятиях у Тины, и во время вечерних посиделок, и даже в общении со мной? Впрочем, общения, особенно наедине, не хватало страшно. И ей, и мне. Ведь до завтрака мы тренировались втроем. Возможность поболтать со мной во время утреннего массажа она делила с Алиенной. После завтрака я снова уходил тренироваться, а она отправлялась на занятия к Тине. Время с обеда и до ужина посвящали хозяйству, крайне редко урывая кольцо-полтора для беседы. А после ужина участвовали в общих посиделках. Поэтому реально мы проводили вдвоем только половину стражи поздно ночью, когда все отправлялись спать. Оставшись там же, в предбаннике или поднявшись ко мне в спальню. И наслаждались возможностью говорить о чем угодно или уютно молчать.