Евреи России. Времена и события. История евреев Российской империи

Кандель Феликс Соломонович

Рав Исраэль Салантер жил затворником в Ковно и допускал к себе лишь ближайших учеников. Затем он поехал в Восточную Пруссию‚ откуда шло в Литву светское просвещение‚ чтобы бороться с ним на месте; побывал в Кенигсберге‚ Франкфурте и Берлине‚ открывал молитвенные дома мусарников. Он часто болел‚ был слаб телом‚ но полон всевозможными проектами. Издавал еженедельник «Твуна» («Разум») на темы мусара; хотел найти раввинов для перевода Талмуда на идиш‚ чтобы стал доступным любому еврею; поехал в Париж для распространения мусара среди выходцев из России‚ затем вернулся в Кенигсберг и уже не вставал с постели. Говорили‚ что из его комнаты хотели вынести настенные часы‚ которые громко тикали‚

но он не позволил. «Старый бедняк болен‚ – сказал он. – Что за беда‚ если в его ушах постоянно раздается стук. Пожалуй‚ вы еще захотите ради него выстлать соломой улицу перед домом?..»

Рав Исраэль Салантер умер в 1883 году, оставив в наследство детям лишь поношенный талес и тфилин. Его учение распространялось и после его смерти. В Ковно были две мусарнические молельни – при синагоге портных и синагоге дровосеков‚ каждый вечер оттуда слышались плач‚ рыдания‚ голоса кающихся людей. Еще при жизни основателя мусара возникли первые иешивы мусарников‚ среди них – «Кнесет Исроэл» в Слободке‚ пригороде Ковно‚ который основал рав Натан Цви Финкель‚ «Дедушка из Слободки». Он говорил: «Прежде всего мы должны достичь высоты‚ чтобы стать достойными носить имя человека. Тогда мы станем достойны изучать Тору».

В иешиве Слободки посвящали мусару полчаса в день перед вечерней молитвой‚ подводя итог прожитому дню‚ а на исходе субботы подводили итог за ушедшую неделю. «В субботние сумерки иешива выглядит‚ как корабль перед крушением. Уходит святость субботы‚ и каждому хочется хоть немного продлить состояние покоя. Но мрак надвигается с каждой минутой‚ тени становятся длиннее и гуще. Наступают будни. Еще нельзя зажечь свет‚ раскрыть книгу‚ и все погружаются в мусар-размышление…»

Раввин Йосеф Юзл Гурвич‚ основатель иешивы мусарников в Новогрудке‚ учил‚ что мир можно изменить‚ если этого по-настоящему захотеть. Его ученики часто повторяли: «Обычно говорят: если нельзя подняться‚ то следует опуститься‚ а рав Юзл говорит: если нельзя подняться‚ нужно подняться». Рав Йосеф Юзл основывал иешивы в Киеве‚ Харькове и других городах‚ а между Первой и Второй мировыми войнами в Польше и Литве было создано свыше семидесяти иешив «Бейт Йосеф» – в память об этом человеке. «Я никогда не спрашиваю‚ – говорил рав Йосеф Юзл‚ – можно ли сделать‚ я спрашиваю – нужно ли. И там‚ где нет пути‚ я его проложу».

Ученики раввина Исраэля Салантера любили рассказывать случай из жизни своего учителя‚ который‚ возможно‚ лучше всего объясняет сущность его учения – мусара. Однажды рав Исраэль шел вечером по улице и увидел за окном сапожника‚ который работал при свете свечи. «Что ты сидишь так поздно? – сказал ему рав. – Ты ведь устал‚ иди лучше спать». – «Пока свеча горит‚ – ответил на это сапожник‚ – нужно работать». Эти слова привели рава Исраэля в восторг. Ведь это так совпадало с его жизненным принципом: пока свеча горит‚ пока человек жив‚ нужно постоянно стараться‚ нужно работать‚ чтобы очищать свою душу перед Создателем!

5

В первой половине девятнадцатого века прославился в черте оседлости кантор Шломо Каштан, с раннего возраста выделявшийся прекрасным голосом. Отец отдал его в обучение к могилевскому кантору, и тот вскоре заметил, что к нему идут евреи послушать необыкновенного ребенка. Даже губернатор города Каменец-Подольского восторгался его пением, хотел отправить в Петербург на учебу, но кантор не отпустил ученика в далекие края, где его поджидали соблазны.

Кантор (на иврите – «хазан») разъезжал со своим хором по городам и местечкам Украины, и однажды они приехали в Шепетовку. Там Шломо пел в доме у цадика, вызывая общий восторг, но затем начал петь сын цадика, и пел неважно. Шломо рассмеялся,

а цадик – повествует предание – грозно сказал ему: «Как ты посмел смеяться над моим сыном? Да знаешь ли ты, что я могу отнять у тебя голос?» Наутро голос у Шломо пропал: он хрипел, сипел, не мог издать ни единого звука, и так продолжалось две недели. Шломо вернулся в Шепетовку, умолил цадика, и через малое время мальчик снова стал петь, теперь уже тенором. Можно предположить, что это случилось в момент перелома голоса, и чуда не было, – Шломо Каштан был убежден: это цадик его наказал, он же вернул ему голос.

Когда Шломо вырос, у него появился собственный хор; каждое лето‚ между праздниками Шавуот и Рош га-Шана‚ он разъезжал с концертами по России‚ Австрии и Пруссии. В хоре пел его брат Нахум Лейб, в будущем знаменитый кантор; был в хоре у Каштана и бас Мордхе Перец, от голоса которого, как уверяли слушатели, «дрожали стены». Каштан пользовался невероятным успехом и получал до двухсот рублей за одно выступление. Это были огромные деньги по тем временам‚ но недаром Шломо называли «королем канторов»‚ а королям надо платить по-королевски.

Его корону оспаривали многие‚ и время от времени надо было доказывать свое право быть первым. Появлялся кантор Арье из Вилькомира, по прозвищу «Готсвундер» («Божье чудо»)‚ чтобы «сбить спесь у Каштана». Приезжал кантор из Плоцка Шалом Барух, тоже претендовал на корону. В одной из синагог Вильно освободилось место кантора, устроили проверку претендентам во время молитвы‚ и синагога была забита до отказа любителями канторского пения. Был там и Арье «Готсвундер»‚ и «сам» Дувидл Бродер‚ и кантор по прозвищу «Фиделе» («Скрипочка»)‚ чей тоненький голосок напоминал звук скрипки‚ были канторы Канарик и Соловей‚ – об этом соревновании рассказывали потом годами.

Не все канторы в те времена были авторами мелодий; пользовались композициями прославленных канторов‚ выбирали мотивы по своему вкусу и голосовым данным. Бывали даже случаи‚ когда использовали оперные мотивы Россини‚ Меербера и других композиторов. Мелодии передавали по памяти; даже Шломо Каштан не верил‚ что музыку можно записывать на бумаге условными знаками. Однажды он попросил своего сына‚ который знал нотную грамоту‚ записать только что сочиненную им мелодию. Затем Каштан спрятал ноты‚ а через месяц достал их и попросил сына напеть мелодию. Когда он услышал то же самое‚ то прослезился от волнения и произнес благодарение Всевышнему за то‚ что дал ему дожить до такого времени‚ когда музыку можно записывать на бумаге подобно словам.

Многие канторы ездили из местечка в местечко со своим хором‚ хотя и получали копейки за выступления. Они набивались в рыдван балагулы, как сельди в бочке‚ в местечках их кормили бесплатно местные любители пения‚ а рекомендацией служило письмо раввина‚ где было сказано‚ что предъявители сего – честные и благочестивые евреи. Переезжая из города в город‚ канторы знакомились со многими и потому становились сватами, получая вознаграждение за сватовство. Иногда их приглашали в богатые дома‚ чтобы услышать пение‚ и за это тоже платили; Шломо Каштан получал за каждый домашний концерт двенадцать червонцев.

Однажды некий богатый подрядчик‚ человек черствый‚ практичный‚ далекий от всяких сантиментов‚ тоже предложил Каштану двенадцать червонцев‚ но с непременным условием: если тот заставит его заплакать своим пением. И Каштан совершил чудо: подрядчик плакал‚ как ребенок‚ обливался слезами‚ всхлипывал‚ сморкался и снова плакал. Но если вдуматься‚ нет в этом ничего особенного: евреям часто приходилось плакать за последние две тысячи лет‚ накопился богатый опыт – стоит запеть что-нибудь грустное и печальное‚ как начинают капать слезы.