Еврей в России больше, чем еврей, и больше он, чем русский
Шрифт:
Мальчишки отпрянули от ящика. Наверно, для них всех это было слишком неожиданно и страшно. Перед ними была сама СМЕРТЬ.
Марик еще больше надулся, забегал глазами по сторонам.
– Бежим отсюда, – прошептал он Жене испуганно. И они стремительно понеслись каждый к своему дому.
На следующий день Марик, захлебываясь от восторга, уже рассказывал другим ребятам из соседнего двора:
– Мы ее с одной стороны – бац, бац. Она в другой угол, кусается, стерва, а ее и там – шарах, прямо по башке. Все-таки кокнули.
А Женя в тот вечер никак не мог заснуть. Перед ним стояла ужасная кровавая сцена
Ночные сновидения – зеркало дневного бодрствования. И на самом деле, Женя видел, что местные куйбышевские мальчишки именно так «препарировали» бедных мух.
Откуда бралась та бездумная юная жестокость? Может быть, оттого, что взрослые слова – Жизнь, Смерть – были для них пустым звуком, и детское любопытство не оставляло места для понимания чужой боли? Или оттого, что вообще весь тогдашний мир, охваченный той ужасной войной, был наполнен жестокостью, кровью, смертью?
Кстати, тем летом 41-го года в Куйбышеве, загаженном фекалиями и столовым мусором, мух было несметное количество. Благодаря обильной еде и отсутствию конкурентов, у них, наверно, был некий «демографический взрыв». Они летали тучами и были буквально везде, включая суп, чай, компот.
Как-то в вокзальном буфете Женя увидел забавную картину. За столиком сидел пожилой инвалид красноармеец и в одиночку приканчивал бутылку водки. Воздух был настолько насыщен мухами, что они волей-неволей попадали ему в стакан. Он аккуратно брал их за крылышки, осторожно облизывал (чтоб добро не пропадало), клал рядом со стаканом и, не морщась, допивал до дна.
Безжалостность маленьких инквизиторов распространялась не только на животных и насекомых. Доставалось и малышам из первого-второго классов, особенно от нахальных приставучих старшеклассников, не дававших им проходу ни на улице, ни в школе. Они лучше всего (на круглую пятерку) выучили лишь одну науку и знали только одно жизненное правило: бей слабого. А среди самых слабых самыми доступными для битья, естественно, считались жидята.
Глава 3. Бей слабых, чтобы сильные боялись
Жадюга-жидюга
Женя тоже был из этого разряда Слабых, но его выручало присутствие более устойчивого к нападкам хулиганов Марика, который учился в соседнем классе и по договоренности их родителей ходил с ним в школу и обратно. Чуть что, он почти всегда оказывался на месте.
Так было и в тот день, когда по случаю 27-ой годовщины Великой Октябрьской революции Куйбышевский сахарозавод завез в свою подшефную школу целый ящик нежной, тающей во рту полуфабрикатной сахарной ваты, которая была тогда не менее изысканным лакомством, чем какие-нибудь довоенные шоколадные «бомбы» или латвийские карамели в ярких обертках-фантиках – самое ценное, что дало тогдашним детям СССР «воссоединение» Прибалтики.
Как же он был рад той праздничной сахарной вате,
– Пойдем пройдемся, – предложил он.
Они вышли из ворот на улицу и остановились за углом. Здесь мальчишка неожиданно подошел ко Жене вплотную, заложил руки за спину и угрожающе промычал:
– Бей жидов, спасай Россию – всем нам будет хорошо.
– Ты что дразнишься? Чего я тебе такого сделал? – испугался Женя, но тут же понял в чем дело.
– Давай сюда вату, жидюга, – приказал парень, угрожающе сжимая кулаки.
Женя ничего не ответил и прижался всем телом к забору. Тогда обидчик взмахнул рукой и сильно ткнул кулаком Женю в грудь. Тот скорчился от боли, а бандюг залез к нему в карман, вытащил скомканную подтаявшую вату и, как ни в чем не бывало, вразвалочку зашагал обратно. Женя горько заплакал от щемящей сердце обиды, от боли, от своего позорного бессилия.
Крадучись, чтобы никто его не заметил, он пробрался на школьный двор и плюхнулся на ближайшую скамейку. Краем глаза увидел, как шестиклассник, облизывая пальцы, жрал его вату. Никто из гулявших во дворе школьников не обращал внимания ни на обидчика, ни на обиженного.
Женя сидел на скамейке, страдал, размазывал ладонью слезы по грязной щеке и не заметил, как к нему подошел Марик. Он посмотрел на друга изучающе, потом сказал:
– Ты чего ревешь? Вот нюни распустил. Это твоя что ли вата?
– Ага, – ответил Женя, заревев уже громко.
Марик порылся в своем глубоком заднем кармане, достал из него большой ржавый болт:
– Вот, на, держи. Если будут приставать, долбани по морде, сразу отстанут.
И тут что-то в Жене прорвалось. Он вдруг почувствовал какой-то непривычный приступ злости. Вскочил со скамейки, в несколько прыжков пересек двор и под удивленные возгласы ребят, как коршун, набросился на дожевывавшего вату парня.
Сжимая в кулаке болт, он размахнулся и со всей силой стукнул его по уху. Тот, растерявшись от неожиданности, закрыл лицо руками, а Женя в каком-то редком для него исступлении продолжал бить мальчишку в грудь, плечи, голову. Наконец, тот не выдержал и побежал в сторону школы, а ребята из разных классов, обступив Женю со всех сторон, стали расспрашивать, в чем дело. Подошел Марик и с гордостью за своего подопечного объяснил:
– Так ему, гаду, и надо, не будет маленьких обижать.
С тех пор в школе Женю зауважали, и почти никто к нему больше не приставал, хотя жидом обзывали регулярно.
Вообще-то Женя не должен был так уж сильно голодать, как многие другие в те военные годы, – в их семье были две рабочие и две иждивенческие (для не работавших) продовольственные карточки. Полученные по ним прдукты раздавались всем поровну.
Вот как, например, делил дедушка хлеб – хитро улыбнувшись, он доставал из нагрудного кармана небольшую бечевку, измерял ею длину батона, потом аккуратно складывал свой измерительный прибор вдвое и разрезал хлеб ножом пополам, затем снова складывал веревочку и выдавал каждому по вожделенной четвертушке равных размеров.