Еврейское остроумие. Десять заповедей
Шрифт:
Вернулся ангел на землю и на сей раз искал долго — долго, пока не заметил мрачного мужчину, пробиравшегося сквозь лесную чащу. Он был вооружен, и по его свирепому виду было ясно, что это — злодей. Он подошел к окошку дома лесника и достал устрашающего вида нож. Хозяева ни о чем не догадывались, в их доме горел свет. И разбойник и ангел увидели такую картину: укладывая в постель маленького сына, мать учила его молиться Богу. Эта сцена напомнила злодею его собственную мать, которая вот так же и его укладывала и так же учила молиться. Сердце его смягчилось, по щекам покатились слезы,
— Милостивый Бог, раскаяние — это уж, безусловно, самая большая в мире ценность.
Бог ласково улыбнулся ангелу и сказал:
— Теперь ты прав — в моих глазах это наивысшая ценность.
* * *
Один из учеников Бааль Шем Това увидел, как бедный кожевник с трудом, по буквам читает Тору, и начал насмехаться над ним. Бааль Шем Тов пристыдил его, и ученик смущенно поинтересовался, как он сможет загладить свою вину.
— Пойди в лавку и купи две пуховые подушки, — велел учитель. Ученик выбрал две большие дорогие мягкие подушки и принес их ребе, ожидая, что тот скажет, какие слова нужно произнести, вручая обиженному кожевнику эти чудесные подушки.
— Распори их на заднем дворе и вывали пух на землю, — распорядился ребе. Когда ученик это сделал, Бааль Шем Тов велел:
— А теперь иди и собери пух.
Ученик поспешил на задний двор, но ветер уже разнес пух по всем углам. После нескольких часов напряженного труда он заметил, что начинает темнеть. Тогда ученик побежал к ребе и признал, что ему не под силу собрать весь пух.
— Конечно. Ты можешь искренне сожалеть о причиненном тобою зле, но так же невозможно исправить зло, причиненное словами, как и собрать весь пух.
* * *
Ребе Менахем — Мендл в последние годы мало с кем разговаривал. Даже с близкими редко перебрасывался словом. Он не мог терпеть лжи, а кто скажет два слова, не солгавши? Однажды хасиды с удивлением заметили, что ребе говорит с деревенским евреем. Пять, десять минут, полчаса.
Закончив беседу, ребе проводил гостя до ворот.
— О чем вы говорили с этим невеждой? — не без ревности спросил габай Цви- Гирш.
— О коровах, — ответил ребе.
— О коровах?!
— Я предпочитаю собеседника, говорящего о коровах и думающего о коровах, тому, кто говорит со мной о Боге, а думает о коровах.
* * *
Однажды Бааль Шем Тов разговорился с извозчиком и битый час простым языком объяснял ему главу Талмуда, а чтоб тому было понятнее, приводил примеры с участием повозок, лошадей, квартальных и т. д. Один из его учеников изумился, что великий учитель снизошел до разговора с извозчиком, да еще и толковал ему учение таким мужицким языком. На что Бааль Шем Тов собрал всех учеников и рассказал такую историю:
— Моше, странствуя по пустыне, услышал, как один пастух взывает к Богу.
«О Господи, — говорил пастух, — как бы я хотел сделаться Твоим рабом! С какой радостью я мыл бы Твои ноги и целовал бы их, расчесывал бы Тебе волосы, стирал бы Тебе одежду, обувал бы Тебя,
Моше начал отчитывать этого невежественного человека: «Ты что, не знаешь, что у Бога нет тела? Ему не нужно ни еды, ни одежды, ни жилища».
Пастух не усомнился в словах Моше, но мир и покой ушли из его души: он не мог представить себе Бога без тела и его вера ослабела и пошатнулась. Тогда Бог сказал Моисею: «Ты поступил дурно, отогнав от меня преданного мне. У всякого человека свои мысли и свои речи. Слова ничего не значат для меня. Ведь я вижу сердце того, кто ко мне обращается».
* * *
Ребе Симха — Бунем из Пшисха говорил своим ученикам:
— Всем, что я знаю, я обязан городскому кузнецу. Когда я был молод, я жил на всем готовом и просыпался поздно утром. Так было до тех пор, пока поблизости от нашего дома не начал работать кузнец. Он будил меня утром, и я садился за учебу. Однажды я подумал: «Если он просыпается так рано ради заработка, неужели я не проснусь раньше него ради изучения Торы». Назавтра я встал раньше. Кузнец оказался упрямым парнем и на следующий день вообще встал затемно. Так мы и соревновались с ним, пока я не научился сидеть за книгами всю ночь.
* * *
Раввин Хаим из Занса пришел в синагогу. К нему подошел юноша и сказал, что хочет учиться у него. Раввин Хаим спросил соискателя:
— Скажи мне, если ты найдешь кошелек с деньгами, вернешь ли ты его хозяину?
— Конечно, я бы вернул кошелек, не колеблясь ни минуты.
— Ты дурак, — сказал раввин из Занса и отослал его. После этого к нему подошел молодой шамес и тоже попросился в ученики. Рав Хаим задал ему тот же вопрос.
— Чего это я буду отдавать кошелек с деньгами?! Раз я его нашел, значит, так было угодно Всевышнему.
— Ты безнравственный человек и мудрость тебе ни к чему, — горько сказал раввин Хаим и заметил еще одного желающего. Он подозвал его и тоже спросил о кошельке.
Тот ответил на вопрос так:
— Раввин Хаим, откуда мне знать, удастся ли мне оградить себя от злой воли, когда у меня в руках будут деньги? Может быть так, что она возобладает надо мной, и я присвою себе чужое имущество. А может, Всевышний протянет мне руку помощи, и я смогу подавить свое темное начало и разыщу хозяина этих денег.
— Это хорошие слова! — воскликнул цадик. — Ты уже истинный мудрец и работать с тобой будет мне в радость.
* * *
Лейбу, внука ребе — чудотворца из Кисловиц, люди осуждали и звали «сойхером», потому что он, единственный из целой династии раввинов, стал заниматься торговлей.
Однажды в банке он расплатился фальшивым векселем на чужое имя. Его обвинили в мошенничестве и вызвали к управляющему банком. Тут один из бухгалтеров предположил, что это афера — вексель настоящий, а Лейба сам распустил слух, будто он фальшивый, чтобы банк предложил выкупить его за полцены. Лейба задохнулся от возмущения.