Евроняня
Шрифт:
Наконец была поставлена последняя жирная точка, обсосаны по очереди все десять коричнево-липких пальцев. Будущее светило мировой моды отодвинулось от стола, полюбовалось чертежом, мысленно себя похвалило и довольно промурлыкало:
– Я так ждала тебя, Вова!
– Неужели? – послышалось откуда-то сзади. – Вот я и пришел.
Ника перепугалась просто до печенок. Обернулась, втянув в плечи голову, словно ожидая короткого, практически смертельного удара.
Головастик стоял очень близко и отчаянно тянул шею, пытаясь
– Это что? – грубо спросил он, ткнув безапелляционно пальцем в чертеж.
– Где? – заискивающе пролепетала Ника, изо всех сил пытаясь прикрыть своим телом распластавшиеся на столешнице трусы-протез.
Он отодвинул ее в сторону, легко, как невесомую пустую этажерку, пристально вгляделся в шоколадное чудо.
– Что это? – спросил он снова, уже нетерпеливо, почти угрожающе.
– Т-трусы… – Ника почувствовала, как противно и намертво прилип к сладкому нёбу шершавый шоколадный язык. – Трусы… Протез…
– Что-о? – свистящим шепотом прошипел главарь.
– Трусы-протез, – тверже и увереннее повторила Ника.
Ей было страшно, очень страшно. Но больше всего на свете, больше жизни Нике хотелось сейчас, чтобы хоть кто-то, пусть хоть этот бандит, оценил самое последнее, несомненно, гениальное ее творение.
Головастик перевел глаза с Ники на столешницу. Вгляделся еще внимательнее.
– Это? – Он ткнул пальцем ровно в середину.
– Внутренний карман, – заторопилась девушка. – Туда помещается надувной шарик, такой длинный, колбаской, – знаете?
– А это? – Главарь уже не смотрел на Нику. Он весь ушел в созерцание пунктиров, штрихов, овалов… – Шланг? – Он произносил слова быстро, четко и очень деловито.
– Да, – согласилась Ника. – И подсоединенная к нему резиновая груша. Такая небольшая, как от старого тонометра. Или от пульверизатора. Груша все время находится в кармане. Когда надо, человек незаметно несколько раз ее сжимает, воздух поступает в шарик, шарик надувается, будто это… – Пленница замолчала, подыскивая синоним к тому слову, которое надо было бы произнести.
Щелкунчик все сообразил. С лету. Ника поняла это по тому, как алыми пятнами смущения расцвело его грубоватое лицо.
– И для кого это? – хрипло выдавил он.
Девушка набрала в грудь побольше воздуха, зажмурилась и решительно шагнула в смертельно холодную прорубь.
– Для тебя!
Молчание, повисшее в комнате, казалось невыносимо долгим и вымораживающе тяжелым. Ника стояла с крепко закрытыми глазами, боясь пошевелиться, обмирая от каждого всхлипа собственного частого
– Ты что, ведьма, что ли? – Наконец ожила тишина. – Как узнала?
Лишь при звуке этих слов пленница окончательно поняла, что уж теперь ей терять точно нечего. И пусть. Во-первых, она умрет, сделав доброе дело для врага, а это, как ни крути, очень благородно. А во-вторых, теперь уж точно можно поторговаться за жизнь Марфы. Головастик клюнул!
Еще не в силах внятно говорить от пережитого ужаса, девушка молча указала на полуоткрытую дверь туалета.
– Что? – не понял бандит.
– Там – окно.
– Какое окно? – Щелкунчик решил, что Ника от страха тронулась умом. Это читалось на его недоумевающем лице.
– Какое-какое… – внезапно рассердилась пленница. Нельзя же в судьбоносный момент быть таким тупым! – Обыкновенное, в ванную!
– Чего? – взревел Головастик, как раненый бизон, и шагнул в санузел. – Где? – Он крутил своим арбузом, чуть не бодая просунувшую туда же любопытную головку Нику.
Девушка торжествующе распахнула дверцу с кровавой молнией. В ванной по-прежнему горел свет, и обзор был великолепен.
Они вместе полюбовались открывшимся пейзажем с пальмой. Вернее, полюбовалась Ника. Главарь же, оторвавшись от созерцания розового гламура, недобро поиграл желваками и процедил:
– Урою, гадов… – Злобно захлопнул дверцу, вытолкал девушку из туалета. Впрочем, нет, не вытолкал, выдвинул, осторожно, можно сказать, бережно. А потом, не глядя в глаза, смущаясь и снова краснея, робко спросил, показывая на стол: – Так это ты – для меня?
Ника согласно и энергично затрясла головой.
– Сделаешь?
В его голосе сквозила такая вера и такая надежда, что Ника чуть не прослезилась от жалости, умиления и сочувствия. Но вовремя вспомнила о коварстве бандитов и величии своей истинной миссии. Усилием воли загнала вглубь готовые уже выкатиться слезы сопереживания, холодно выпятила подбородок и категорично, даже ультимативно произнесла:
– Только в обмен на жизнь Марфы.
– Кого? – разинул рот Головастик.
– Марфы, доченьки, кровиночки моей…
– А! – понимающе протянул главарь. И вдруг спросил по-детски заинтересованно: – Слушай, а почему у нее имя такое странное – Марфа? Чудно даже!
– Ничего не чудно, – оскорбилась Ника сразу за всех: и за Марфу, и за ее имя, и за ЕВРа, который так назвал дочь. – Прекрасное имя. В честь великой русской женщины, героини, можно сказать, Марфы Посадницы!
– Правда, что ли? – Головастик не просто удивился – обрадовался. – Марфа Борецкая, жена новгородского посадника Андрея Борецкого, сама избиралась посадником целых два раза. Небывалый случай в русской истории. Жалко, сгубили женщину…
– Кто? – ахнула Ника, готовая немедленно броситься в бой с неведомыми злодеями.