Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
— Спокойной ночи, — Тильда поцеловала ее в лоб. — Заходи, Дори.
— Спасибо. До свидания, господин Финк.
— Я пойду провожу вас, — избегая взгляда Тильды, сказал эсэсовец.
— Спасибо, спасибо,— торопливо промолвила Дорис.— Тут всего лишь один этаж. Я привыкла сама.
Тильда молча жевала недокуренную сигарету. Она знала, что Финк теперь уже не отцепится от Дорис. Разве не так же когда-то он овладел и ею? Она тоже была у знакомых, и он так же напросился проводить ее домой.
— У тебя очень однообразные приемы, — не удержалась она.
Финк заискивающе
— Можешь сегодня не возвращаться, — вслед ему сказала Тильда.
Дорис было стыдно. Стыдно за себя, за Тильду, за этого важного офицера, который вцепился в нее, как клещ.
— Не поддерживайте меня, я не упаду, — сказала она Финку. — Я знаю здесь каждую ступеньку.
Однако штурмбанфюрер уже ничего не слышал. Темнота на лестнице, темнота в глазах, темнота в душе. Женщина тоже была во всем темном. Белое лицо, белая шея и белые руки лишь подчеркивали это. Ночь была его царством. Никто никогда не видел, что делал штурмбанфюрер Финк, потому что все покрывала ночь. Он издевался над узниками концентрационных лагерей, на воротах которых было написано: «Работа делает свободным»,— он убивал сотни людей, прячась за черными стенами ночи, как упырь. Ночь была его царством.
Финк боялся лишь одного: как бы не натворить глупостей, не испугать Дорис преждевременно. Он крепко держал ее под локоть, но не позволял себе никаких вольностей до тех пор, пока они не оказались перед дверьми ее квартиры.
— Спасибо, — сказала Дорис. — Спокойной ночи.
— Вы даже не приглашаете меня зайти, — сдерживая дрожь в голосе, пожаловался Финк.
— Когда-нибудь днем заходите с Тильдой. Буду очень рада.
— И все-таки я хотел бы посмотреть, как вы живете, — настаивал штурмбанфюрер.
— Заверяю вас, ничего интересного вы не увидите.
Зазвенели ключи.
— Позвольте я вам помогу, — предложил Финк.
— Спасибо. Спокойной ночи.
Она быстро переступила порог. Финк схватил ее за руку.
— Это не совсем скромно... Но я очень и очень хотел бы к вам зайти. У меня есть дело. Чрезвычайно срочное и важное дело.
— Какие могут быть дела? — не поверила Дорис. — Имейте в виду, если вы затеяли что-нибудь плохое, я позову соседей, дам знать Тильде. Вам лучше идти вниз.
Финк молча вошел в переднюю, хлопнул за собой дверью и, взяв Дорис теперь уже за оба локтя, повел ее вперед. Дверей он не видел во тьме, угадывал.
— Пустите, что вы делаете? — беспомощно встрепенулась женщина.
А он молча толкал ее вперед в комнаты, в те самые комнаты, где она узнала счастье со своим. Гейнцем, где прождала и проплакала всю войну.
— Что вы делаете? — в отчаянии крикнула она еще раз. — Пустите, я требую, чтобы вы меня пустили! Слышите?
Дорис вдруг выгнулась всем телом в сторону, к стене, где был выключатель.
— Надо зажечь, — простонала она.
— Зачем нам свет? — он попробовал притянуть ее ближе.
Женщина уперлась ему в грудь, и он ничего не мог поделать с ее руками, твердыми, словно окаменелыми. Тогда Финк попробовал охватить Дорис сзади и на миг выпустил
Все молчали. Слишком резким был переход от темноты к свету. Слишком большую радость принес с собою спасительный свет для Дорис.
Штурмбанфюрер опомнился первым. В его владения ворвался непрошеный гость. Кто-то посмел посягнуть на его царство. Тем суровее будет расплата.
Он привычно протянул руку к поясу, где у него висел восьмизарядный «вальтер», хлопнул по кобуре и стал ее расстегивать. Дорис побелела. Она бросилась бы между мужчинами, чтоб закрыть своим телом Гейнца, но не было сил. Она только и могла вот так, склонясь к стене, прижиматься к ней плечами, беспомощно шевеля пальцами рук.
Финк расстегивал кобуру. Он спешил. Пальцы не слушались. А унтер-офицер все еще сидел неподвижно, только пылали в его глазах темные огни ненависти. Наконец пальцы штурмбанфюрера нашли пуговицу на кобуре. Сейчас, сейчас!
И тогда унтер-офицер спокойно опустил руку под стол и достал оттуда парабеллум. Пистолет был обшарпанный, блестящий, весь в пятнах, как саламандра. Стреляный-перестрелянный и такой большой, что казалось, не поместится на маленьком круглом столике. Унтер-офицер стиснул рукоятку пистолета, щелкнул предохранителем и снова застыл, как бронзовый памятник.
Рука Финка, оставив кобуру, шмыгнула вниз, в карман, выхватила оттуда пачку с сигаретами. Другая рука услужливо поднесла зажигалку. Финк высек огонь, пыхнул дымом, круто повернулся на месте и, не говоря ни слова, выскочил из квартиры.
Двое людей, которые не знали на свете больше никого, жили только друг для друга, бредили этой минутой встречи и которым когда-то кто-то обещал, что они будут жить счастливо, стояли теперь друг перед другом — несчастные, загнанные.
— Дорис, — прошептал Гейнц. — Дорис, моя милая, пре-красная и бедная Дорис!
— Гейнц, — тоже шепотом отозвалась она. — Гейнц, неужели это ты?
— Я.
— Почему ты его не убил?
— Он удрал.
— Ты забыл про ненависть на фронте, Гейнц. А я научилась ей здесь, в тылу.
— Я тоже научился. Я не пожалел бы для него пули, но он очень быстро скрылся. Он такой же трус и такой же подлый, как его брат Арнульф, с которым я встретился на фронте.
— Какой брат? Что ты говоришь?
— Они схожи как две капли воды.
— Но ради бога, Гейнц! Мы говорим совсем не о том. Ты ведь приехал с фронта, вернулся домой, ко мне...