Европа в эпоху Средневековья. Десять столетий от падения Рима до религиозных войн. 500—1500 гг.

Адамс Джордж

В-третьих, опять-таки, как древнегреческий философский дух пробудился к новой жизни и силе в развитии богословской системы ранней церкви, так и былой римский гений политической организации и управления нашел новую область для действия и создал новую империю в лице института папства. В политической сфере для него уже не оставалось никаких возможностей. Его работа там закончилась, но в истории западной церкви прошла последовательность великих деятелей, людей с имперскими идеями и гением, которая напоминает ряд государственных деятелей ранних дней Рима, проделавших аналогичный труд. Римские епископы Юлий, Иннокентий, Лев и Григорий, каждый из которых первым носил это имя, и Амвросий, епископ Медиоланский – всего лишь примеры тех, кто, независимо от того, велики или малы были предоставленные им шансы усилить власть своего поста и создать определенные конституционные прецеденты, увидели в нем наиполнейшие возможности и использовали их к максимальной выгоде. Таковы были умы этих людей и атмосфера Рима, где любое влияние было императорским

и все традиции – имперскими, и именно там впервые оформилась идея, что у единой великой церкви должен быть один глава, ее божественно рукоположенный примас в лице епископа Рима, сначала, конечно же, смутно, а затем все более сознательно – достаточно сознательно, чтобы создать согласованную рабочую модель, несмотря на все переменчивые обстоятельства их правлений.

Сюда же стоит включить и юридическую склонность римского интеллекта. Именно ей больше, чем чему бы то ни было, обязано возникновение колоссального корпуса богословия, соответствующего по характеру западному уму, системы не такой изощренно абстрактной, как восточная, но практичной, юридической и четко систематизированной. Она дала Западу как определяющему и организующему ядру совокупность собственных доктрин, независимых от восточных, и уверенную позицию отдельной церковной организации. Более того, гений его великого созидательного богослова, Блаженного Августина, одного из величайших в интеллектуальной истории мира, превосходит даже гении его великих созидательных понтификов. Труд Августина состоял в том, чтобы дать западной церкви, только начинающей обретать отдельное существование, кристаллизующий корпус мысли, необходимый для того, чтобы выразить в четких и научных тезисах то, за что она выступает и чем оправдывается ее отдельное существование. Церковь не осталась верна всем учениям Августина, и все же роль его богословия в эпоху строительства римской церкви можно легко понять по тому сильному конструктивному влиянию, которое оно оказало в последующий, более знакомый нам век, когда церковные организации прошли через новую стадию формирования в период Реформации.

Опять же сильнейшим влиянием обладала идея божественной и вечной империи Рима. В языческом сознании эта идея сформировалась под действием обширных завоеваний Рима, несомненно, в смутных поисках разумного объяснения столь необыкновенных успехов и столь беспрецедентного могущества. Эту же идею восприняли христиане и превратили в еще более широкую концепцию, добавив к ней мысль, которой были привержены так сильно, о растущем Царстве Христа, которое должно охватить собой весь мир. При этом они заложили основу того, что, по меньшей мере в смысле определенности концепции, справедливо было названо первой философией истории [71] .

71

Идея святого Августина о двух градах, двух противоположных общностях, существующих на протяжении истории, Божьем граде праведности и сатанинском граде нечестия, представляет собой ясно задуманную философию истории, причем она по сию пору сохраняет свою власть над многими умами, даже в буквальном смысле слова, в том виде, в котором он ее изложил. Фактически в ней нужно лишь немного изменить термины и определения и почти не менять описания вечного конфликта между добром и злом, чтобы те, кто придерживается какой-либо из современных теорий, признали ее вполне верным описанием того, чем является история.

Рим был для христианина, как и для язычника, основанной Богом империей, которой было суждено существовать вечно. Однако единый Бог занял место языческих в качестве божественного создателя, и его конечная цель, по вере христиан, состояла не в великой политической империи, а в одном великом духовном и религиозном единстве мира, которое возможно только в политической империи. Рим подготовил путь и предвосхитил Царство Христа. Влияние этой концепции на идею христианской церкви как образующей всемирное единство, организованное в едином правительстве, вряд ли можно переоценить. Тот факт, что сейчас мы можем облечь эту мысль в более определенные слова, чем мог даже Блаженный Августин в любом отдельном фрагменте, не говорит о том, что ее влияние не было глубоким, и нет никаких сомнений, что эта «идея Рима» была одной из самых могущественных сил в создании этой концепции необходимого церковного единства в вере и организации, которая является одним из краеугольных камней, более того, единственным основополагающим фундаментом римско-католической монархии.

В тесной связи с этой идеей божественной цели в истории следует, пожалуй, упомянуть возникшую в церкви веру, хотя мы не можем убедительно доказать, что она выросла из нее в особое положение, которое занимал апостол Петр. Более или менее сознательная вера в необходимое церковное единство, несомненно, должна была распространиться еще до того, как сложился подобный образ Петра, но как только он сложился, то стал сильнейшим фактором в установлении подлинного единства и превращении Рима в его центр. В отсутствие убедительных исторических доказательств трудно избежать вывода, что вера, будто провидение предназначило Риму быть религиозной столицей мира, была единственной основой предания о том, что Петр был его епископом. Две линии веры, безусловно, шли бок о бок, о чем

свидетельствует следующее: буквальное толкование некоторых отрывков Нового Завета очевидно указывает на то, что Христос дал Петру власть над другими апостолами, поэтому церковь Петра должна иметь власть над другими церквями. Но божественный план истории превращает Рим в политическую столицу всего мира, следовательно, так предначертано Богом, поскольку политическое существует для религиозного, чтобы Рим стал мировой религиозной столицей. Итак, Петр, князь апостолов, основал свою церковь в Риме, столице, и по прямому указанию Христа, а также в силу очевидного божественного плана истории римская церковь возвышается надо всеми другими церквями.

Этот аргумент, конечно, впервые возник в чисто теоретическом плане в борьбе с еретиками и раскольниками, как в уже процитированном трактате Киприана Карфагенского. Христос дал Петру идеальное превосходство над прочими апостолами как символ великой истины, которой он учил во множестве разных образов, что основанное им духовное царство должно оставаться единым и неделимым. Но эта идея, как только она оформилась, уже не могла оставаться чистой теорией. По мере того как складывалось монархическое устройство, она сама должна была стать фактическим основанием веры в то, что это устройство положено Богом, и с изменением общей концепции христианства от духовного к внешнему, о чем мы упоминали выше, обращение к реальной и зримой организации как свидетельству божественного плана было бы чрезвычайно сильным аргументом.

Во многих аспектах особое положение римской церкви и ее специфические черты сыграли огромную роль в расширении ее влияния и, наконец, в установлении ее господства.

Она находилась в единственном великом городе Запада. На Западе не было таких городов, как Александрия и Антиохия на Востоке, естественных столиц великих географических областей империи, чьи епископы могли бы поддаться соблазну и попытаться добиться независимости и расширения своей власти. Карфаген рано лишился всяких шансов на подобное соперничество после завоевания Африки вандалами-арианами, из-за чего африканская церковь стала более зависима от Рима. Фактическая борьба епископов Медиоланского и Арелатского за независимость показывает, насколько велика была бы такая опасность в условиях существования могущественных городов.

Римская церковь была единственной апостольской церковью на Западе. Она была бы апостольской даже без Петра, ведь там трудился Павел и написал ей свое очень важное послание. В случае возникновения в церкви сомнений и разногласий по различным богословским моментам считалось, что такие церкви хранят более чистую традицию первозданного учения, чем другие, и к ним стали обращаться за советом и разъяснением по спорным вопросам, а их доктрина стала считаться образцом. Рим стал единственной церковью на Западе, к которой могли обращаться за таким руководством [72] .

72

В качестве раннего примера: есть Феодосий Великий, который в своем эдикте 380 г., сославшись особо на учение о Троице, заявил, что все подвластные ему народы «должны придерживаться веры, переданной римлянам апостолом Петром, ибо она очищает и по сей день. Это есть та вера, которой следует понтифик Дамасий, а также епископ Александрии Петр, человек апостольской святости» (Cod. Theod., XVI, 1.2).

Римская церковь была самой большой и сильной на Западе. Она также была самой богатой и очень щедрой в своих дарах беднейшим и слабым церквям, которые обращались к ней за помощью.

Кроме того, она была ортодоксальной церковью с удивительным единообразием. В дни, когда формировалось богословие и первосвятительство, существовала большая опасность, что римская церковь или римский епископ могут принять учение, которое не поддержит мнение большинства, и эта опасность была практически устранена после установления первосвятительства. Тот факт, что это, по сути, произошло лишь раз или два и не имело последствий, привел к тому, что мнение епископа Рима по догматическим вопросам стало пользоваться прежде немыслимым авторитетом. Вероятно, эта общая доктринальная ортодоксия частично объясняется тем, что богословские разногласия были намного менее многочисленными и менее крайними на Западе, чем на более изощренном в философском отношении Востоке. Во всяком случае, этот факт сделал признание доктринального авторитета римской церкви относительно простым делом. Но хотя мнения, которые она представляла, одержали победу над всеми противоположными взглядами, римская церковь тем не менее была очень терпима к вариациям веры, которые не считала существенными, и это не усложняло для несогласного возвращение в лоно церкви, как только тот убедится в ошибочности своих взглядов. Общая терпимость и мудрость ее доктринального контроля делали усиление единообразия веры под ее руководством сравнительно простой задачей.

Римская церковь вела очень активную миссионерскую работу. Множество церквей по всему Западу были основаны как римские миссии и с естественным чувством доверия обращались к ней за советом и руководством как к материнской церкви. Обращение англосаксов в католическое христианство миссионерами, которых послал из Рима папа Григорий I, как мы увидим ниже, имело огромное значение для сохранения и усиления папской власти в критический период ее истории.

Конец ознакомительного фрагмента.