Exegi monumentum
Шрифт:
Руки Байрона громыхают по клавишам.
Барабан грохочет, грохочет.
Рядом с Магом Боря, Борис, слесарь СТОА-10, граф Сен-Жермен. На нем полумаска — черная, с желтым кружевом, черный плащ на желтой подкладке.
Пляшет Боря.
А рядом с ним?
Байрон все еще крушит пианино. Но внезапно ритм обрывается: обернулся Байрон, остановился. Тотчас:
— Байроне, ты чому ж зупынывсь? — укоризненно и певуче восклицает студентка-украинка.— Байроне, зажурывсь ты чому?
Байрон в самом деле играть перестал. Белки вывернул изумленно, воззрился на нас: рядом с Борей танцевала красивая: сарафан ярко-алый
— Грай же, Байроне!
Байрон взял себя в руки, заиграл. Барабан подхватил его ритм.
Мы танцуем. Время близится к полночи.
Перебивая ритмичный грохот пианино и барабана, снизу доносится жуткий, истошный взви-и-ииизг:
— И-и-иии!
Пианино снова смолкает. В наступившей тиши барабанщик бабахает еще несколько молодецких ударов и останавливается.
Все смятенно несутся вниз, и мне сверху видно, как там, возле телефона-автомата, у подножия гипсового Ильича-Лукича, быстро-быстро накапливается толпа. Не все догадались снять маски, поэтому в толпе мельтешат и русалки, и розовощекие поросята, и лисички-сестрички. В центре внимания — Сусанна Рииконен, стажерка из Финляндии, из какого-то городка, названия которого никто выговорить не может.
— Дурак! — рыдая, кричит Сусанна, снизу вверх глядя на застывшее в глубочайшей думе о судьбе мирового пролетариата изваяние.— Идьёт лысый! — И снова в слезы.
— Сусанна, что с вами? — протискивается к девушке Вера Францевна.— Что случилось, Сусанна?
Слово за слово выясняется: в разгар всеобщего веселья и пляски Сусанна спустилась вниз, туда, где на стенке висит телефон-автомат, позвонить. Она хотела предупредить своих соседок по комнате в общежитии, что сегодня она не приедет, потому что в УМЭ очень весело и ее московская подруга Рая пригласила ее ночевать к себе. Предоставлять ночлег иностранцам, особенно из капстран, как известно, было строжайше запрещено; и Сусанна, ничего не понимая в наших порядках, приглашение приняла, однако по телефону говорила о нем, заговорщицки снизив голос, едва ли не шепотом. Пришлось прокричать: «Не приеду... Да, ос-та-ва-юсь... Не вольновайтесь...»
Многие из говорящих по вестибюльному нашему телефону, забывшись, кладут ладонь на огромный башмак гипсового чудовища, а иной раз, как я уже говорил, и нужный номер запишут на нем. Финночка исключения не составила: говоря, она машинально поглаживала рант башмака вождя. И тут вождь мирового пролетариата — хрясь! — надавил ей на пальцы. Теперь финка показывала всем свою руку; три пальца на ней были отдавлены, из-под почерневших ногтей, капая на пол, сочилась кровь. Кровь сочилась и из-под башмака Владимира Ильича.
— Леша,— распоряжалась Вера Францевна Рот,— быстро ко мне в Лункаб, там в приемной, у столика Нади, ящичек есть, аптечка, несите ее сюда. А руку под кран, под холодную воду, да и снега с улицы принести не мешало бы.
— «Скорую» будем вызывать?
— Ах, не надо «скорой», неудобно, что иностранка...
— Да и приедет-то эта «скорая», глядишь, под утро, у нее же на сегодняшнюю ночь работы навалом.
—
— Му-зы-ку!
— Вера Францевна, можно нам танцевать?
Байрон — хитрый! — драматической паузою воспользовался: он нашел в толпе Катю, высмотрел, пробрался к ней, подошел. А она не испугалась его, потому что арапов в Москве они с Лизою видывали не раз и еще потому, что от Байрона токи исходят какие-то: и доброжелательность к миру, и нежность, и юмор. Перемолвились они с Катей (а Боре не отходить бы; но его понесло туда же, куда помчались и все: поглядеть на студентку, чуть было Лукичом не раздавленную).
А теперь Байрон снова рванул летку-енку. Громыхнул барабан, и толпа у подножия Владимира Ильича начала рассасываться, редеть и вытягиваться в цепочку.
Громыхнул барабан.
Кажется, я один понимал, в чем тут дело. «Лабух,— думал я уже на профессиональном жаргоне,— зелененький. Имитатор неподготовленный, говоря официально. Будет втык и ему, и руководителю группы».
Громыхал, гремел барабан.
«Хотя,— продолжал думать я,— многое спишут за явно повышенную дозу ПЭ. Когда лабух, бедняга, финке на пальчики наступил, она же так завизжала, что в Козьебородском проезде, чай, слышали. А уж после-то! Из нее тогда ПЭ на объект потоком лилась, а за ней и другие... Целый диспут у монумента! Толпа, митинг, а митинговая ПЭ высочайшего качества: жаром пышет — буквально; обладает повышенной температурой, и недаром же говорят о накале страстей или жарком диспуте... Да-a, тут сложная ситуация!»
Громыхал барабан. По лестницам, по тесному вестибюлю галопом неслись танцующие.
Захотелось не слышать шума, топота, лязга. Подышать свежим воздухом. Покурить, грешным делом: я сегодня и в ГУОХПАМОН заезжал, Динару проведал. Она мне обрадовалась и по милой своей доброте сигаретами угостила — с верблюдом на коробочке, «Camel».
Потянул на себя скрипучую дверь, пахнуло душистым морозом, в эту пору зимы, как давно уж кто-то подметил, свежий снег почему-то... арбузом пахнет.
«С Новым годом! — орал, сотрясаясь от ора, дом купчины-бараночника.— С Новым годом и с новым счастьем!»
Ночь метелит и у меня, в Чертанове. И на проспекте Просвещения метель работает, засыпает дорогу к дому гуру Вонави, и пускай засыпает: заметет следы и за Борей, за Сен-Жерменом, и за Яшей, за фараоном. Поразъехались они и оставили учителя с...
Ах, с кра-са-ви-це-ю... С принцессой, если верить преданию, слуху, не дошедшему до самых дотошных историков,— еще одному слуху о Екатерине II.
И ушла из дому Вера Ивановна кроткая. Но она всего лишь к соседям ушла, на верхний этаж; смиренна она, и если гуру считает, что не надо ей быть сейчас дома, то...
И в квартире остались двое, гуру и Катя...
И уже изрядно перевалило за полночь, а у них... Как бы это сказать-то, а?
А у них — ни-че-го...
Потому что Катя — не в матушку, не в Екатерину II, она — на широком ложе лежит как колода: не умеет, не знает, как надо, учить, видно, некому было; и лежит неподвижно девушка, и на вампирические поцелуи гуру отвечает лениво, робко...
Потому что и бедняга гуру беспомощен: видно, кто-то ему ворожит поперек судьбы, остужает, уничтожает спрятанный в мужчине Гераклитов огонь, начало начал, основу всей жизни...