Exuvium

Рей Мерилин

Шелби махнула головой, жмурясь сильнее и стискивая зубы. Ей тоже нелегко давалось прощание с непринуждённой, счастливой жизнью. Она готовилась ко всевозможным исходам, перебирала их в голове, как картинки в калейдоскопе, но каждая из них была мрачнее предыдущей. Все их девушка с трудом принимала, громко глотая вязкую слюну, будто проталкивала внутрь себя версии невзрачного, заранее бесперспективного будущего. Потом она тяжело вздыхала и тихо нашёптывала мольбы о прощении, завершая так небольшой ритуал.

Какими бы страшными ни были представления своей участи, Эртон не собиралась отступать,

смирилась, потому что в любом случае её судьба казалась ей обречённой на плохой финал. Без оподдержки близкого человека она не сможет долго противостоять Маргарет, а та с превеликим удовольствием вышвырнет свою нахалку дочь на улицу. А в случае успеха, у Шелби получится не только спасти отца, но и в дальнейшем защищать его.

Чтобы успокоить себя и решиться окончательно, дочь шерифа начала грезить о том, как она будет возвращаться с отцом домой после тяжёлого рабочего дня. Он начнёт рассказывать ей о тяготах своей переполненной ответственностью должности, а его дочь с усталой улыбкой ответит ему, поведав об интересной и опасной операции, на которую ей «повезло» попасть. И тогда вместо страха она увидит в серых глазах гордость и бесконечную благодарность за своё спасение, затем обнимет сгорбленную спину заметно постаревшего шерифа и почувствует привычное тепло.

Шелби отшатнулась от холодной руки, словно та накалилась до предела, затем обняла себя за плечи и пошла в сторону двери, не оборачиваясь. Только так можно было отрезать путь назад: в очередной, а, может, и последний раз попросить прощения, громко хлопнуть дверью и повернуться в сторону полутёмного коридора. Он длинной полосой шёл прямо к страшному будущего, скрытого плотной пеленой.

____________________________

¹Табес – название происходит от латинского слова "Tabes", что переводится как "гниение".

²Круделитас – от латинского слова "Crudelitas" – "жестокость".

³Апекс – от латинского слова "Apex" – "вершина".

⁴Лаквий – от латинского слова "Laqueum" – "капкан".

⁵Путеус – от латинского слова "Puteus" – "яма".

Глава 3.

Серое небо мелькало в больших лужах, сливалось с пожухлой листвой, через которую ещё не могли пробиться первые яркие травинки. Мрачно, страшно и паршиво – утро Шелби можно было описать только такими словами. Девушка в очередной раз бросила сонный взгляд на мелькавшие за окном автомобиля пейзажи, которыми славился новый городок Лаквий. Посредственная брошюрка не соврала, описала его неплохо, правда, без лишних подробностей и деталей. Каждый, кто здесь побывал, прекрасно понял бы человека, который выдал такой скудный текст про невзрачную копию Круделитаса. Потому что описывать здесь было действительно нечего.

Даже поля и леса, растянувшиеся по длинной дороге, ведущей ко въезду в город, были одинаково тёмно-сизыми, почти сливались с тучами, скопившимися на небе большими клочьями. В самом Лаквии дела обстояли ничуть не лучше: однотипные многоэтажки также сложились в виде годичных колец вокруг центра, а между ними располагались улочки-лучи. Как на детских рисунках, они вели к самому пеклу – солнечному ядру, заставляя её сильнее осознать неизбежность.

Она сама не заметила, как до побеления кожи на костяшках сжала руками край тонкой чёрной

курточки, поджала нижнюю губу и уставилась в окно. Меньше всего ей хотелось, чтобы страх, застывший в серых глазах, был раскрыт Дженкинсом. Мужчина занял себя объездом улочек, чертыхался под нос, но потом всё же решил поговорить со своей подопечной напоследок. Хотел ли он этим бессмысленным разговором поддержать её или дать пару советов – Эртон было всё равно. Ведь общение с ним заведомо было обречено на провал.

– Боишься? – спросил довольно мужчина, мельком поглядывая на сжавшуюся девушку, затем снова принялся смотреть на дорогу.

– Не особо, – соврала Эртон.

Ей было страшно. И больше всего настораживало волнительно ожидание, предчувствие чего-то плохого. Они застали её врасплох ещё вечером прошлого дня, мешали спать, отличались от обычных переживаний перед сложным экзаменом. Это совершенно новое чувство подпитывалось осознанием собственной беспомощности, крепло вместе с ним и выливалось в бессонницу. Было бессмысленно успокаивать себя, тем более просить Дженкинса развернуть машину и убраться подальше от этого чёртового города. Пару раз ей даже пришлось слабо прикусить язык, чтобы заветные слова не сорвались с губ.

– Не переживай, год пролетит незаметно, а потом мы пересечёмся и будем работать вместе.

– Я всё думаю о том, что будет с отцом, если он вдруг очнётся, – Шелби не смогла больше игнорировать Майкла.

Её выводила из себя лёгкая улыбка, периодически мелькающая на лице, покрытом щетиной. Будто Дженкинса вовсе не касалось её горе. Больше всего разочаровывало, что в глазах чужих людей она замечала гораздо больше жалости к шерифу, чем во взгляде его лучшего друга.

– Мы же с тобой это обсуждали, – в привычном низковатом голосе начали прослеживаться следы раздражительности, и это почему-то принесло ей некоторое облегчение.

– Знаю, – ответила она, затем чуть оживилась в надежде поддеть мужчину, – но нам надо было ещё подумать. Мы могли бы осуществить твой план гораздо быстрее. Например, создать мне липовое удостоверение, заплатить за моё место в отделе. Это лучше, чем ждать меня целый год, гадая каждый день, а получится ли у меня выпуститься из Вивария.

Шелби повернулась к мужчине, заведомо зная, что тот смерит её удивлённым взглядом, но она никак не ожидала увидеть в нём едкую, похожую по цвету на желчь, примесь отвращения. Удивительно, как пара слов может вывести человека на чистую воду, заставить его выдать свои настоящие помыслы. Но всему виной было моральное напряжение – иначе не получилось бы так легко поиграть с эмоциями полицейского.

– Ты сейчас серьёзно? – спросил Дженкинс, но в ответ прозвучало только многозначительное молчание.

Девушка знала, что несла полнейший бред, но ей хотелось как-нибудь задеть мужчину, чтобы стереть вечную улыбку с его лица. Ей приходилось лишь догадываться, что Майкл не гнушался брать взятки от преступников или их родных, погряз в коррупции, как и весь город, некогда служивший образцом честности и справедливости. Было очевидно, что в последнее время шериф Эртон ходил как в воду опущенный из-за конфликта со своим другом. Не пришлось даже гадать, откуда упало яблоко раздора.

<