Эйфельхайм: город-призрак
Шрифт:
— Ну и какая сила, гм, самая сильная и имеет большой радиус действия?
Она взяла блокнот, обернулась с рассеянным видом и ответила:
— Электромагнетизм. А слабая с большим радиусом — гравитация.
— Может, я толстею, но по мне гравитацию трудно назвать хиленькой.
— Да, но тебе нужна целая планета, чтобы почувствовать ее, верно?
Том засмеялся:
— Хорошо. Гол в мои ворота.
— Малым радиусом характеризуются сильные и слабые ядерные взаимодействия.
— Подожди, — сказал Том. — Я сам догадаюсь, какая из них сильная.
Шерон швырнула блокнот на стол. Она ничего не сказала, но ее молчание прозвучало громче сердитых слов.
— Хорошо-хорошо. Так как хронотация входит в эту схему? —
— Она заново определяет границы. Большой и малый радиусы применимы только для трех пространственных координат. Остальные силы могут распространяться по скрытым измерениям. Понимаешь, силы искривляют пространство. Эйнштейн доказал, что гравитация — это искривление, вызванное существованием материи. Я имею в виду, Земля вращается вокруг Солнца, верно?
Том последнее время не вылезал из средневековых документов, и этот вопрос показался ему странно противоречащим фактам. Земля находилась в центре, а Солнце вращалось на четвертом небе. Отсутствие заметного смещения неподвижных звезд развенчало гелиоцентризм столетия назад. Но теперь он знал, как избегать «всезнайских» ответов, и если бы чаще помнил об этом, то его жизнь стала бы намного легче.
— Правильно…
— Так откуда Земля знает, что Солнце именно там? На расстоянии нет действия, так ведь? Ответ: Земля понятия не имеет о Солнце. Она всего лишь идет по пути наименьшего сопротивления и катится вдоль кромок туннеля. И если гравитация — это искривление пространства-времени, то что тогда электромагнетизм?
Том был не дурак. Он знал, когда его кормили с ложечки ответами, потому воззрился на настольную лампу, пытаясь представить, что это в действительности искривление пространства.
— Но чтобы это заработало, Калуце и Кляйну пришлось добавить Вселенной несколько дополнительных измерений. Затем мы открыли ядерные силы и попытались создать модели деформации для них. Когда дым наконец рассеялся, у нас на руках оказалось одиннадцать измерений.
У Тома отвисла челюсть.
— Merde! [253] Ты хочешь сказать, физики добавляли воображаемые измерения всего лишь для того, чтобы согласовать полученные знания с метафорой искривленного пространства? Астрономы в таком случае могли бы выдумывать разные деференты и эпициклы для сохранения системы Птолемея.
253
Merde! — Дерьмо! (Фр.)
— Эти измерения не более воображаемые, чем «силовые поля» Ньютона. Их не с потолка взяли. Определенные законы симметрии…
Том поднял руки:
— Хорошо-хорошо. Я сдаюсь.
Он вовсе не собирался сдаваться, и Шерон знала это.
— А давай без снисходительности! Это физика. Это реально. И это в черт знает сколько раз важнее того, почему забросили какую-то немецкую деревню в забытой Богом глуши, когда, очевидно, все в ней перемерли!
Она допустила серьезную ошибку, и дело было даже не в фактах. То, что случилось с людьми, может быть намного важней, чем происходящее с физическими теориями. Но эти слова оказались дурными и с частной точки зрения. Шерон породила искривление в личном пространстве, и сила эта отталкивала.
Том поднялся:
— Мне надо сходить в библиотеку. У меня встреча с Джуди.
— Еще немного Эйфельхайма? — спросила Шерон, не поворачивая головы. Но смысл вопроса коренился не в этих трех словах. Английский и впрямь тоновый язык — если вы различаете интонации.
— Tempus fugit — произнес клиолог после паузы, отвечая совсем не на тот вопрос, который она задала. — Quae fuerant vitia mores sunt. [254]
Шерон
254
Quae fuerant vitia mores sunt — Что было пороками, то теперь нравы (Сенека) (лат.).
— Ты мне действительно нравишься. Том перекинул сумку через плечо:
— Хорошо бы, ты говорила мне об этом время от времени.
— Это непреложный факт, как гравитация. О нем не нужно постоянно напоминать.
Он серьезно посмотрел на нее:
— Напротив. Особенно когда стоишь у обрыва.
Она посмотрела в сторону, возможно ожидая увидеть пропасть. Том подождал какое-то время, но так ничего и не услышал в ответ и пошел к двери. Уже на выходе бросил взгляд назад, но Шерон даже не пошевелилась.
Она должна была поделиться с кем-то и рассказала все Эрнандо.
— Попробую сформулировать, — сказал инженер-ядерщик: — У вас есть модель искривления для силы времени.
— Если я добавлю двенадцатое измерение. Но это разрушает принятые модели для остальных четырех.
— До сегодняшнего дня, — догадался он.
— Верно. Меня словно озарило. Видишь ли, субатомный зоопарк организовали согласно теории кварков в 1990 году. Выяснилось, что все эти частицы оказались производными от трех семейств трех частиц Ну, я выстроила свои двенадцать измерений схожим образом, три группы по три: Пространство, Время и что-то еще, чему я не дала обозначения.
— В сумме получается девять, — заметил он, не став говорить, что, вероятно, знал субатомный зоопарк лучше, чем она
— Плюс три метаизмерения, которые соединяют три триплета на более высоком уровне — Шерон машинально рисовала, пока рассказывала Треугольник с меньшими по размеру треугольниками в каждом углу. Конечно, все это было условно.
— Я называю это поливерсум. Наша Вселенная — подсистема, данная людям в ощущениях. Искривление поливерсума может различным образом пересекать ее, в зависимости от ориентации. Как и в случае со слепыми и слоном, мы думаем, будто видим действие разных сил, а они всего лишь разные «поперечные сечения» одного и того же искривления.
— Гм. Мы не можем видеть эти «скрытые измерения», верно?
— Верно. Дополнительные измерения сосредоточены внутри шара. Первоначальный моноблок был слегка асимметричен. Когда он расширился в процессе Большого взрыва, некоторые из его измерений свернулись. Они по-прежнему с нами: внутри кварков, внутри тебя, меня и всего остального.
— А может, — спросил Эрнандо, — существует простое объяснение того, что мы их не видим? Может, их просто нет.
Шерон попыталась исправить отношения за обедом. Она подождала, пока Том не вернулся из библиотеки — он, похоже, планировал прочесть там все, — и объявила, что угостит его гуляшом и омлетом с мясным фаршем в кафе «Бельварос». Том уже съел большой сандвич с мясом, сыром и помидорами, сидя в «Скворечнике» вместе с Джуди, но понимал, что иногда несколько лишних калорий предпочтительнее отказа от позднего ужина, и согласился, даже сумев изобразить воодушевление.