Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
"Дела и люди века. Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки", СПб.
1893-1896. По этому источнику в настоящем издании печатается с сокращениями
гл. II - "Морячки" (стр. 246-247, 263-270, 275- 276).
1 Стр. 237. Говоря о "молодежи", Мартьянов имеет в виду семь
гардемаринов, которых он далее называет "морячками", - воспитанников
Петербургского морского кадетского корпуса, за незначительные проступки
разжалованных в рядовые
разжалования рассказана в первой главе воспоминаний - "Гардемарины".
281
2 Стр. 237. Достоевский, имеющий вид "крепкого рабочего, поставленного
военной дисциплиной", - это первая такая характеристика внешности
Достоевского, ни у кого другого из мемуаристов, писавших о Достоевском того
времени, не встречающаяся.
3 Стр. 237. Об этом же пишет С. Н. Браиловский - "Ф. М. Достоевский в
Омской каторге и поляки. Из воспоминаний Токаржевского "Семь лет на каторге"
(ИВ, 1908, IV, стр. 189-193).
4 Стр. 237. Эта характеристика Дурова совпадает в основе с тем, что писал
о нем его друг, петрашевец Пальм: "Суровый стоицизм в собственном несчастии
при необыкновенно чутком и нежном сочувствии к несчастью ближнего был
основной чертой характера благородной и поэтической личности Дурова"
(Лейкина, 118).
5 Стр. 238. Имя "отцеубийцы из дворян" в "Записках из Мертвого дома"
не названо. "Разумеется, я не верил этому преступлению, - пишет Достоевский в
главе I "Записок".
– Но люди из его города, которые должны были знать все
подробности его истории, рассказывали мне все его дело. Факты были до того
ясны, что невозможно было не верить". Спустя несколько лет Достоевский
получил точные сведения о невиновности "отцеубийцы", которые он и сообщил
читателям в гл. VII 2-й ч. "Записок из Мертвого дома". Позднее, в 70-х годах, эта
история легла в основу одного из замыслов Достоевского, связанных с замыслом
"Братьев Карамазовых" (см. Достоевский, 1956-1958, X, 465-467, примечания Л.
П. Гроссмана). Здесь отцеубийца назван Ильинским, то есть почти так же, как у
Мартьянова.
6 Стр. 238. В "Записках из Мертвого дома" Аристов появляется впервые
без имени, как один из четырех дворян - "низкое и подленькое создание, страшно
развращенное, шпион и доносчик по ремеслу". Ближе к концу "Записок", в
предпоследней главе "Побег", он уже назван "А - в", и о нем рассказывается, что
"он упражнялся у нас отчасти и в фальшивых паспортах <...>, цинизм его доходил
до возмутительной дерзости, до самой холодной насмешки и возбуждал
непреодолимое отвращение". Об Аристове подробно в ук. соч. Браиловского, который цитирует Токаржевского.
7 Стр. 239. В "Записках из Мертвого дома" фамилии их полностью не
названы: "М-кий и старик Ж-кий" (Достоевский, 1956-1958, III, 670), причем под
Ж-ким, безусловно, разумеется Иосиф Жоховский (1800-1851). Мартьянов,
очевидно, ошибается в указании фамилии, он тоже сообщает о нем, что он был
профессором (у Достоевского "бывший прежде где-то профессором математики", у Мартьянова - конкретнее: "профессор упраздненного Виленского
университета"). М-кий, у Достоевского, - Александр Мирецкий, который был
осужден за участие в заговоре 1845 года и в 1849 году находился в Омском
остроге. Мальчевский же был сослан еще за участие в восстании 1831 года и в
конце сороковых - начале пятидесятых годов, вероятно, жил уже не в остроге, а на
поселении. Кроме того, Мирецкий, в отличие от Мальчевского, не был
дворянином (см. Достоевский, 1956-1958, III, 584).
8 Стр. 239. В "Записках из Мертвого дома" говорится о его религиозности:
"По целым дням он молился на коленях богу, чем снискал общее уважение
282
каторги и пользовался им до самой смерти своей". При этом Достоевский
замечает: "Мне кажется, он был несколько поврежден рассудком" (Достоевский, 1956-1958, III, 673).
9 Стр. 240. Для Достоевского Диккенс был одним из самых любимых
писателей, оказавших на него значительное влияние. Тематика обоих - город с его
беднейшими слоями населения; любимые герои - обиженные судьбою, слабые, несчастные, угнетенные; особенная любовь к детям, углубленно-психологическая
трактовка душевных движений; в области сюжета - стремление к
занимательности. Можно говорить и о следах непосредственного воздействия
Диккенса: его "Домби и сына" - в "Неточке Незвановой", "Лавки древностей" - в
"Униженных и оскорбленных" и в "Преступлении и наказании" и т. д.
Обыкновенно имя Диккенса ставится Достоевским рядом с именами Шекспира, Байрона, Вальтера Скотта, Бальзака, Виктора Гюго, Жорж Санд: все они, как
непревзойденные образцы, стояли у самых истоков его творчества и оставались
для него такими всегда (см., например, "Дневник писателя" за 1876 год -
Достоевский, 1926-1930, XI, 309, где обо всех этих писателях говорится, что
"наиболее и наироднее" они поняты и приняты всегда в России). О Пиквике, как
об образе "положительно прекрасного", но смешного человека, в связи с
замыслом "Идиота", см. в письме к С. А. Ивановой от 1/13 января 1868 года
(Письма, II, 71). "Лавка древностей" упоминается в "Подростке" (Достоевский, 1956-1958, VIII, 483).