Фабрика кроликов
Шрифт:
– Я полицейский, а не психотерапевт, – зевнул я. – Нельзя ли поближе к делу?
– Да пожалуйста. Дин Ламаар убил своего отца. Только вдумайтесь в эти слова. Кстати, джентльмены, у меня есть свежий кофе. Не желаете?
Мы с Фэлко отказались. Иг поднял собачонку под передние лапы, посадил ее на пол и скрылся на кухне.
– Что за фигня? – не выдержал Фэлко. – На кой черт нам… то есть вам, вся эта бодяга? Даже если Иг не врет, в чем я сильно сомневаюсь, каким образом его так называемые факты повлияют на ход расследования?
– Насчет хода расследования пока не
И я записал в блокноте: «Дин Ламаар убил своего Отца», – и поставил три вопросительных знака.
Иг вернулся с кружкой черного кофе в руке и с двумя книгами под мышкой. Он уселся в кресло, книги положил на пол, а собачонку забрал на колени.
– Дин Ламаар родился в бедной семье, причем в семье священника, причем больного на голову – он только и знал, что пугать паству геенной огненной. Мать обожала Дини – еще бы, единственное чадо. Однако преподобный Ламаар, ко всем своим прелестям, в числе которых деревяшка вместо ноги – нога осталась на поле боя где-то на просторах Бельгии, – был еще и пьяницей, да вдобавок пьяницей-лицемером. С кафедры он вещал о кознях «зеленого змия», а дома напивался до чертиков.
Иг шумно хлебнул дымящегося кофе.
– Итак, ближе к делу. Дини был способный мальчик, любил рисовать, однако отец строго-настрого запретил всякие картинки. Знаете, как у фундаменталистов принято думать: после смерти тебе да воздастся за то, что при жизни ты ни шагу в сторону не сделал. Тогда Дини стал рисовать тайком. И вот однажды – Дини тогда было двенадцать – отец нашел его рисунки, вызвал сына на ковер и у него на глазах сжег все, в том числе карандаши. А главное – видно, в тот день он основательно набрался – папаша схватил сына за руки и сунул их в горящий камин.
«А сын через много лет создал семейный тематический парк», – подумал я.
– Дини спасла мать – вызвала, так сказать, огонь на себя. Но преподобный Ламаар зато запер сына в чулане, где хранился уголь, на всю ночь. В чулане мыши и сороконожки кишмя кишели. Любой другой ребенок на месте Дини свернулся бы калачиком и плакал, пока не уснул. Однако Дини решил, что старый негодяй на сей раз верх над ним не возьмет. Он подобрал кусок угля и нарисовал на стене… правильно, кролика. Кролика-пофигиста, кролика-победителя. Через много лет мой отец превратил грызуна в печатный станок, но в ту ночь маленький Дин Ламаар обошелся куском угля и щелястой стеной, чтобы добыть то, чего ему не хватало. А именно мужество.
Иг снова отхлебнул и смачно проглотил – видимо, выдерживал пресловутую паузу.
– Через несколько недель проповедник полез на крышу, чтобы укрепить расшатавшуюся черепицу. А был он, как обычно, пьян, и, если помните, с деревяшкой вместо ноги. Он потерял равновесие, упал с крыши и угодил прямо на железные грабли. Истек кровью буквально за пару минут.
– Ну и где же здесь про убийство? – спросил я.
– А кто, по-вашему, расшатал черепицу? А лестницу кто толкнул? А грабли поблизости положил зубцами кверху? Кто смотрел, как проповедник истекает кровью, и не позвал старших? – С каждым вопросом Иг все возвышал
– Допустим. Ну а вы-то как узнали о так называемом убийстве, которое совершилось семьдесят лет назад?
– Клаус Лебрехт, оператор на «Ламаар студиоз» – причем оператор, что называется, от Бога, – был по совместительству лучшим другом Дини. Однажды вечером они с Дини, пребывая в скверном настроении, вздумали рассказывать о своем трудном детстве – у кого труднее. Лебрехт поклялся, что об отце Ламаара не узнает ни одна живая душа. Но что значит клятва в Голливуде? Лебрехт поделился с моим отцом. Мой отец хранил тайну даже после того, как Ламаар его вышвырнул. Он рассказал мне только накануне самоубийства.
– А вам не кажется, что ваша история уже больше смахивает на испорченный телефон? – спросил Фэлко.
– Конечно, это же настоящая голливудская сплетня. Они всегда такие.
– Даже если Дин Ламаар действительно убил своего отца, к нашему делу этот факт не относится, – сказал я. – Трех убийств с его помощью не раскрыть.
– Вы правы, – кивнул Иг. – Однако теперь вы, возможно, перестанете считать «Ламаар энтерпрайзис» невинной жертвой. Вывеска у них действительно невинная – кролики, мыши всякие и прочее зверье, – но на самом деле они со дня Сотворения были кучкой жестоких, бессердечных, безжалостных головорезов.
Иг поднял с пола книги.
– Вот, возьмите почитать. Перед вами две биографии покойного Дина Ламаара, великого сказочника, лучшего друга детей. Вот эта – авторизованная версия, ее можно купить в любом книжном магазине.
На обложке красовалось заглавие: «Дини – Принц Радости и Смеха» – и черно-белая фотография Дина Ламаара, сделанная, наверно, в пятидесятые годы. Ламаар был в лучшей своей форме – еще молодой и красивый, но уже обтесавшийся и набравшийся лоска. Просто на случай, если читатель не разглядел слово «Принц» в заглавии, художник пририсовал к голове Ламаара мультяшную корону.
– Эту бодягу состряпал один из Ламааровых лизоблюдов, – пояснил Иг. – А название Дини сам придумал, и фотографию тоже сам выбрал. Он хотел, чтобы его запомнили именно таким. Прекрасным Принцем. Добрым сказочником, благодаря которому мир стал намного лучше.
– А вторая книга? – спросил я.
– Она издана без согласия главного героя. Купить ее очень сложно. В ней Ламаар-человек и «Ламаар»-компания поданы под совершенно иным углом зрения. Возможно, она пригодится вам в расследовании.
Иг вручил мне книгу. Называлась она «Фабрика кроликов». На обложке художник-оформитель поместил ту же черно-белую фотографию Ламаара, только затонировал ее красным, а вместо короны пририсовал рожки. Преображение было впечатляющее. Ламаар буквально исходил злобой.
Я взглянул на фамилию автора. Некто Д. Тинкер.
– Мне бы хотелось побеседовать с мистером Тинкером, – сказал я. – Где его можно найти?
– Знаете, самое смешное, что книга была написана в 1991 году, однако ни до, ни после ни одна живая душа не видела этого самого Тинкера во плоти. Может, он и не человек вовсе.