Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия
Шрифт:
– …пойдешь со мной?
Услышав собственный голос сквозь звон в ушах, прикрыл глаза и едва не выругался. Но до слуха донесся другой голос – еще тише, еще слабее:
– Пойду.
И даже не спросила куда…
Вдруг вскинула голову и уставилась на меня круглыми глазами. По спине прошел озноб, ноги потяжелели. Первые слова Ани утонули в собственных мыслях и страхе. Наверное, в задумчивости она и не поняла, на что согласилась. Опомнилась, спохватилась. Будет извиняться?
– Прости, – подтвердила худшие опасения, с досадой кривя лицо. – Но я не могу их оставить.
Кого?..
– Тут
Я все прослушал…
– Надо вернуть. Если просто уйду, будет нехорошо с моей стороны. Ты ведь подождешь?
Я нахмурился, а она вытянула шею. Через миг привстала, опираясь на крыльцо рукой и глядя на меня так, будто собиралась о чем-то упрашивать. Принялась убеждать:
– Я быстро! Постараюсь быстро. Там всего-то посуда и всякая мелочь по хозяйству. Ведра, корзины, белье…
Бормоча о какой-то ерунде, взбежала по крыльцу и отворила дверь. Та поддалась с натужным скрипом. Исчезнув в доме, Аня не замолчала, но я больше не мог разобрать ни слова. Сидел на крыльце, оглушенный происходящим. Чего-то ждал.
– Ты заходи! – раздалось громкое приглашение с порога, и я обернулся. Едва успел заметить фигурку в светлой тунике, прежде чем она вновь исчезла в темном проеме. – Я быстро!
Суетится…
Улыбка лезла на лицо, но вместе с ней росла боль во всем теле, будто до этого мига каждая мышца была в напряжении. Я с силой потер лицо и поднялся на слабых ногах. Легкая боль в теле стала не единственной проблемой – чувства тоже сорвались с цепей. Я видел мир вокруг, но он оброс незримым туманом. Я слышал звуки суеты в доме и голос, который часто снился мне, слышал птичий щебет, шелест листьев и трав – но улавливал только отдельные куски из мешанины. Я словно заснул на ходу и шел почти на ощупь.
Низкий дверной проем. Теплота и легкая духота. Запах сушеных трав. Полумрак, а в нем скупая обстановка. Букет полевых цветов в банке на подоконнике. На васильке – пчела. Тихое жужжание. И стук дверцей из кухни. Под пальцами шершавая сырая древесина. Дому много периодов.
В сенях было две двери. В одной виднелась часть стены, обвешанная полками с несколькими статуэтками. Я свернул к другому проему. Зацепившись штаниной за скамью, едва не опрокинул ее и не упал сам. Тихо ругнулся. В ведре, стоявшем на ней, заходила вода. Ковш, лежавший рядом, перевернулся и чуть было не слетел на пол, но я успел подхватить.
– Проходи! – Аня выскочила на порог кухни, прижимая к груди казанок. – И не разувайся! Я тут, – духи знают сколько! – не подметала!
И скрылась за стеной.
Я все-таки улыбнулся. Только из ее уст можно услышать странные выражения. Духи и вправду знают, сколько она не обращалась к ним с просьбой убрать пыль. Или она не обращается к ним? Освоилась ли она в Фадрагосе окончательно?
Я заглянул на небольшую кухню, останавливаясь на пороге. Аня сидела на корточках возле открытого комода и перебирала мешки с крупой. Оглядела меня с головы до ног и уставилась на сапоги. Спросила:
– Есть будешь? У меня рагу.
– Я поел, – соврал и прикусил щеку, удерживая
Думать о еде не хотелось. Думать ни о чем не хотелось. В голове, в унисон сердцу, билось осознание – она не отказала мне и готова пойти со мной, куда угодно. Выходит, простила, либо просто не держит зла. Она не забыла меня – нас.
Прислонившись плечом к стене, скрестил руки на груди и принялся наблюдать за ней. Резкие движения и излишняя суета выдавали спешку и волнение. Боится, что уйду без нее. А какие еще могут быть причины?
– Вот эта миска тоже Раильи, – снимая посуду с полки, проговаривала она. – Но, наверное, я могу отнести ей все вещи. Она честная и ей доверяют, смогут у нее все разобрать. И рагу…
Повернулась к столу, на котором стояли полная тарелка и казанок.
– Не должно было испортиться, – пробормотала. Понюхала, ковырнула ложечкой, попробовала и спросила: – Мы можем зайти кое-куда?
– На самом деле времени полно, – успокоил я. – Куда тебе надо, туда и зайдем.
– Спасибо! – подскочила от радости и опять заметалась по кухне. – Там полный дом детей! Не думаю, что их отец способен даже себе что-то сготовить, а у меня целая кастрюля остается…
Она болтала без умолку. Казалось, я должен был улыбаться, отражая радость души, но на улыбку порой не хватало сил. Я слушал ее голос. Старался вникнуть в жизнь ее соседей из пары брошенных о них фраз, узнавал о характере Феррари. Хмурился, когда Аня говорила, что должна лично попрощаться со старостой. В конце концов заметил, что она в который раз заглядывает то в вычищенный шкаф, то на полки, то пугливо рассматривает порог, на котором… стою я.
Догадка о ее пустых метаниях осенила, и я сделал вид будто разглядываю стены. Освободил проход, дошел до окна в сенях, выглянул на крыльцо… Аня промчалась у меня за спиной и юркнула в комнату.
Сердце забилось чаще.
Я старался больше не стеснять ее своей близостью и остался дожидаться во дворе. Без моего присутствия под одной крышей она собралась быстро. Я не мог понять умом, какое очередное чувство мешает нам приближаться друг к другу, но ощущал его влияние. Мне казалось, что теперь я могу распознавать их все, ведь мне дано было прожить две жизни, но я ошибался. Что-то удерживало нас на расстоянии. Что-то хрупкое, но сильное одновременно. Оно волновало, пугало. Его хотелось преодолеть и так же сильно сохранить. Возможно, это всего лишь очередная форма страха. Сколько же всего существует чувств? Без Ани я бы не узнал и половины.
К старосте шли под ее несмолкающую болтовню. Она рассказывала мне обо всем, что видела вокруг. О том, как и от чего повалился забор у какой-то семьи, чей дом мы проходили. О том, как размывает колею после редкого ливня. Много рассказывала о Феррари, пока та с опаской принюхивалась ко мне, бегая рядом. Часто Аню окликали местные, и та с широкой улыбкой отвечала им. С некоторыми мы ненадолго останавливались, и они слушали ее наставления по исцелению их недугов. Узнавая, что она собирается уйти из поселения, сильнее интересовались мною и не стеснялись расстраиваться.