Шрифт:
Глава 1. Зел и Елена
1.
Она перед тобой, о воин многославный,
Неверная жена, любовница Париса!*
Что ж медлишь ты, свой грозный меч не опускаешь
На голову блудливую её?
О Менелай!* Неужто ты забыл
О страшной клятве на краю могил,
В которых за вратами покорённой Трои*
Спят мёртвым сном Эллады* славные герои?
Устрой погибшим пышные поминки!
На погребальных играх* возведи костры,
Чтоб искры до небес взлетели
И звёздный свет затмили высоты.
Для утоленья
Готова жертва и ножи жрецов,
Елены кровью окропи
Поруганный алтарь любви.
Впитают её кровь сухие камни,
Слезами жён и матерей прольют дожди
И новою весной из той земли
Взметнутся к солнцу дружные ростки.
Но Менелай сомненьем обездвижен,
Он голоса богов не слышит,
И дуновенье ветерка его ласкает пряди
Как ласкала Елены нежная рука.
Порыв ветров с покатых плеч срывает
Тончайшей выделки хитон*,
И обнажённой красотой
В лицо упрёк ему кидает.
И видит Менелай — она чиста!
На белом теле ни следа
От жадных губ Париса не осталось.
Спокойны груди, высоки, вверх устремлены соски
И золотым плащом волос окутан тонкий стан.
Как розы лепесток свежи уста,
Как звёздочки блестят глаза.
То явь ли?.. Сон?.. Она всё та…
Девичий голос звенел и поднимался высоко к потолку, украшенному квадратами кессонов* из резного орехового дерева. Когда Хиона закончила читать поэму, Федра одобрительно кивнула:
— Твоё прочтение прекрасно.
— Благодарю, госпожа, — просияла девушка.
Галена, сидевшая рядом, пожала плечами и ничего не сказала, а Клития, всё ещё находящаяся под властью стихотворных строк, смотрела невидящими глазами в распахнутое окно, словно пыталась разглядеть в глубине сада нагую Елену и Менелая с безвольно опущенными руками. Рот девушки был приоткрыт.
— Известен ли автор этого произведения? — спросила Федра.
— Стоит подпись некого Астровиса, госпожа.
— Никогда не слышала о таком.
Клития, наконец очнувшись от охватившего её забытья, обратилась к хозяйке гинекея:
— Почему Менелай простил Елену, госпожа? Из-за её красоты?
— Он её любил… — задумчиво прошептала Хиона.
— Она была его женой, Клития, — ответила Федра. — Не забывай о том, что боги благословили этот брак.
— Но разве может муж простить измену жены? — не унималась рабыня.
— Не обычную измену, моя милая. Елена полюбила Париса не по своей воле, она стала жертвой ссоры всемогущих богинь. Соперницы, не желая уступать друг другу первенство в красоте, внушили жене Менелая любовь к троянскому царевичу. Но Менелай очень любил свою жену, как правильно заметила Хиона, оттого он руководствовался не жаждой мести, но мудростью, и потому не стал убивать Елену.
— Сколько ни в чём не повинных людей погибло из-за этой распри! — вставила Галена.
— Увы, боги не всегда милосердны к простым смертным, — вздыхая о чём-то своём, проговорила Федра.
Клития бросила сочувствующий взгляд на госпожу. Она догадывалась, отчего хозяйка Тритейлиона так грустна последнее время.
Обсудив поэму, женщины
Господин Идоменей, всегда поощрявший любознательность своей ученицы, разрешал ей пользоваться библиотекой и читать сколько душе угодно. И пусть Галена всё так же недолюбливала Хиону, считая её бездельницей, не приносящей никакой пользы поместью и господам, но недовольство высказывать остерегалась — перечить господину Идоменею было опасно. Даже в его отсутствие в Тритейлионе все хозяйские распоряжения выполнялись беспрекословно.
Хиона отошла от окна, подле которого читала поэму, и, свернув свиток в тонкую трубочку, убрала его в керамический футляр. Старая служанка посмотрела на юную рабыню и подумала: «Хочешь жить спокойно в старости — надо молчать и терпеть».
Вдруг Клития вскочила и, указав рукой в сторону открытого окна, воскликнула:
— Госпожа, там, внизу, на террасе, чужой мужчина!
Федра со своей служанкой последовали примеру молодой рабыни — поспешили к окну. Хиона, наоборот, отступила вглубь комнаты.
Мужчина, увидев женщин, согнулся в низком поклоне, ожидая, когда одна из них обратится к нему. Незнакомец был коренаст, невысок, со смуглой кожей и совершенно лысой головой, на лице незваного гостя тоже не наблюдалось никаких признаков растительности. Такая внешность в совокупности с глубоким, подобострастным поклоном, выдавала в мужчине раба. В то же время, для невольника он был очень хорошо одет: хитон из выбеленной ткани с вышивкой по подолу спускался ниже колен, перекинутый через плечо тёмно-синий гиматий*, подхваченный на талии широким ремнём, лежал ровными складками, на ногах — добротные кожаные сандалии. В руке неизвестного Федра разглядела свиток. «Это чей-то посланник, — догадалась она. — Но кто его пустил на верхнюю террасу?»
Первой мужчину узнала Галена.
— Госпожа, это же Зел!
— Зел?
— Пестун* ваших сыновей. Он уехал с ними в Афины семь лет назад…
— О, я помню Зела… Как он изменился! — воскликнула Федра и обратилась к согнутому в поклоне рабу: — Это ты, Зел? Я не узнала тебя.
— Да, госпожа, это я, ваш преданный раб, — мужчина распрямил спину, но плечи его так и остались поникшими, а голова опущенной. — Я привёз вам послание от господина, — он вытянул руку со свитком вперёд.
— Пусть Клития сходит, — предложила Галена.
— Нет, я сама за ним спущусь, — возразила Федра и, подхватив подол платья, поспешила к лестнице.
— Я с вами, госпожа! — кинулась за ней следом пожилая служанка.
Взяв свиток из рук Зела, Федра спросила:
— Передал ли твой господин что-нибудь на словах?
— Нет, госпожа, — раб отрицательно покачал головой. — Всё в письме.
— Как мои сыновья, супруг?
— Они благоденствуют, госпожа.
— Почему ты приехал один?