Фальшивая убийца
Шрифт:
– При чем здесь Ольга?! – подвывал на кухне Бармалей. – Перестань вмешиваться в мою личную жизнь!!
– Это?! Это ты называешь личной жизнью?!
Алиса Ковалева никогда не считалась хорошей партией. Дочь казенного учителя, задавака, старшина в юбке. Пока я помогла сынуле в учебе – попробовала бы Оля накатать два сочинения за сорок пять минут! – меня любезно принимали в доме. Потом Бурмистровы отвезли сынулю в Первопрестольную (вместе с Ольгой) и вознамерились объединить чада (надеясь, что от скуки и Оля покажется девицей).
Шибко
Но никакой интрижкой не пахло. И пока Бармалею, делающему подобные заявления, я верила больше, чем его маме.
– Мама, перестань кричать и веди себя при лично!!
– Ты мне… ты мне рот затыкаешь?!?!
Из кухни донесся звон разбитой посуды, под этот аккомпанемент я открыла дверь и перешла порог, как Рубикон. Сбегать тайком под эти крики – значит признать себя провинившейся. Татьяна Васильевна лишь утвердится в собственной правоте и не позволит Бармалею оправдаться.
Моя мама никогда не позволяла себе повышать голос. Берегла достоинство. И на хамство отвечала таким морозящим спокойствием, что у любого крикуна язык моментально примерзал к гортани и пропадало всяческое желание изобретать обидные эпитеты. В присутствии сосредоточенной на внутреннем достоинстве мамы даже темпераментный спорщик – папа усмирял пыл и с громогласных восклицаний переходил на шепот.
«Никогда не уподобляйся базарной торговке, – говорила мама. – Гром словесный сотрясает воздух. За шумом пропадает смысл. Теряется. Настоящее слово ценно само по себе, не оформляй его эффектами. Иначе собеседник не услышит главного».
На шикарной Бармалеевой кухне – стиль хай-тек, стекло и хром – шла примитивная базарная разборка. Татьяна Васильевна смахнула со стола чашку – возможно, случайно, – Вася бычил шею и страшно пучил глаза.
(Хвала Создателю, Дмитрий Викторович на огонек не заглянул! Не знаю, как обычно проходят семейные сцены у Бурмистровых, но сильно не удивлюсь, если батюшка позволяет себе тумаков навешать отпрыску. Был бы повод.)
– До свидания, Татьяна Васильевна, – невозмутимо выговорила я. – Извините, что до ставила неприятности своим присутствием. До свидания, Василий. Спасибо за приют, – гордо повернулась я спиной и, уходя, добавила: – Все го хорошего.
Моя невозмутимость – Бог свидетель, только видимая! – обрушилась на Татьяну Васильевну, как падает на раскаленную сковороду кусок льда. Мебельная мама с шипением выпустила воздух сквозь зубы и сделала попытку адаптировать мой лед с достоинством: откинула царственным жестом со лба налипшие волосы и остановила устремившегося в прихожую сына повелительным окриком:
– Василий, вернись!
Бармалей сделал вид, что не услышал. В тот момент он вырывал из моих пальцев ручку чемодана.
– Алиса, – почти спокойно сказала Татьяна
Васильевна, – останься. Нам надо поговорить.
Второй
Узкое, похожее на заточенный стилет здание из стекла и гранита возвышалось над кружевными домиками старой Москвы восклицательным знаком. Символом утверждения власти нового стиля, апофеозом достижения заоблачных высот, бескомпромиссным известием о наступлении иных времен, надгробной стелой…
Отвлекаясь от приступов панической неуверенности, я изобретала эпитеты, способные передать ощущения неофита, входящего во храм служителей Золотого Тельца.
«Стекла фасада кажутся застывшими нефтяными лужицами… Любой входящий и выходящий из сего чертога имеет на лице печать причастности…»
Фу. Провинциально, напыщенно и глупо.
Но от прочей трусливой бестолочи в голове и трясущихся коленок отвлекает.
Я храбро шагнула под своды языческого храма и нос к носу столкнулась с мужиком, несущим на физиономии отнюдь не «причастность», а совершенно узнаваемые фирменные признаки кабацкого вышибалы.
Вышибала мгновенно оценил – до рубля – каждую шерстинку кролика-шиншиллы, начищенные, но «прошлогодние» даже по провинциальным меркам сапоги, моментально привесил мне ярлык-ценник и собрал физиономию в гримасу: «Ты куда? Детка…»
Я уверенно вздернула подбородок и произнесла вслух магический пароль, код доступа:
– К госпоже Вяземской. Мне заказан пропуск.
В лице охранника что-то неуловимо изменилось…
Тьфу! Да не изменилось в нем ничего! Вышибала дернул бровью, указывая направление к бюро пропусков, и снова заскучал. Фальшивые шиншиллы даже на подозреваемых в терроризме не тянут. Максимум – в чертог всеми правдами и неправдами пробралась очередная просительница от лица сиротского приюта.
Я отошла в сторонку, встала за спиной вышибалы и, почувствовав на себе взгляд второго охранника, застывшего у конторки, полезла в сумочку за паспортом.
Двери лифта за турникетом в охраняемом периметре разъехались, и в холл вышла невысокая худощавая дама с короткой прической на волосах платинового цвета.
Вяземская. Не узнать ее было невозможно. Готовясь к встрече, я изучила всю доступную по Интернету информацию об одной из самых богатых женщин ледяного города. (Список вопросов не просто набросала, вызубрила основные даты и числа, что было не лишним после памятного скандала с «розовой кофточкой», умудрившейся пересчитать все шлягеры звезды.)
Вяземская стремительно зашагала к турникету, я засуетилась – забросила сумку на плечо, потом полезла за ней вновь, разыскивая блокнот и диктофон, – вышибала (с оценочными способностями приемщика из скупки) оглянулся и показал лицом, что ему очень не нравятся мои манипуляции с сумкой. Кажется, заподозрил-таки во мне террористку, подгадавшую выход персоны из лифта и ловко не дошедшую до турникета с металлоискателем. Теперь он подозревал, что я собираюсь взорваться в холле храма Золотого Тельца…